Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Придет время, и Нью-Йорк будет строиться ввысь: когда вся земля будет выровнена, а неровности заполнены, когда живописные в своем разнообразии скалистые образования Острова будут превращены в фундаменты для однообразных прямых улиц и нагромождений вертикальных, угловых зданий. На его нынешний разнообразный ландшафт не останется и намека, за единственным исключением Парка. Тогда неописуемая ценность нынешних живописных очертаний земли будет отчетливо видна, а пригодность парка для его целей будет полностью признана. Поэтому кажется желательным как можно меньше вмешиваться в его легкие, волнистые очертания и живописные скалистые пейзажи; а с другой стороны, стремиться быстро и всеми законными средствами увеличивать и разумно развивать эти особенно неповторимые и характерные источники ландшафтных эффектов[572].

Как ясно из документов, Олмстед не предлагал ничего не делать: сохранение природных особенностей потребовало создания сложной дренажной системы, удаления валунов там, где дороги должны были пересекать парк, а также проведения большого количества посевов и посадок. Но Олмстед привел убедительный в то время аргумент, который в ретроспективе выглядит необычайно прозорливым. Он мог себе представить, что геология и топография, которые делали Манхэттен особым местом, в конечном счете будут полностью потеряны для городской жизни (а значит, и для «народа»), если парк их не сохранит. На протяжении всей работы Олмстед неоднократно настаивал на том, что истинная цель работы была не эстетической, а общественной и человечной:

Самая главная цель парка – дать возможность сотням тысяч усталых рабочих, у которых нет возможности провести лето в сельской местности, прикоснуться к образцу Божьей работы, который будет для них дешевым аналогом дорогого месячного отдыха в Белых горах или Адирондаке[573].

Сегодня Нью-Йорк вряд ли можно назвать городом с равными преимуществами для богатых и бедных. Учитывая стоимость жилья на Манхэттене, даже простирающийся с севера на юг парк не приближает его к такому количеству «усталых рабочих» (кроме врачей, юристов и других специалистов), как предполагал Олмстед. Проспект-парк в Бруклине – еще одна жемчужина Олмстеда – несколько лучше справляется с этой задачей. Чикагский план Бернема, сохранивший 26 км собственности на берегу озера в качестве общественного парка с многочисленными велосипедными маршрутами, также работает лучше, охватывая районы, которые еще не полностью джентрифицированы. И конечно, создание равных возможностей – вопрос гораздо более сложный и многогранный, чем создание одного парка. Но тем не менее общественное пространство имеет реальное значение. И мы с легкостью можем представить себе, что Нью-Йорк без Центрального парка был бы местом гораздо более бедным и пропитанным завистью. Зависть вряд ли искореняется такими щедрыми публичными жестами, но, возможно, они обеспечивают отдушину, которая сохраняет возможность дружбы.

V. СТЫД И СТИГМА

Стыд – мощная и повсеместная эмоция в социальной жизни[574]. У нас у всех есть слабости, которые мы пытаемся скрыть от других. Когда эти слабости обнаруживаются, возникает болезненная эмоция стыда; раскрасневшееся лицо – ее признак. Таким образом, стыд – это болезненная эмоция, возникающая в ответ на собственную неспособность проявить какую-то желаемую характеристику. Поскольку никто не обладает всеми качествами, расцениваемыми обществом как желательные, стыд является ежедневным спутником каждого из нас. Как точно заметил социолог Ирвинг Гофман в своей классической работе «Стигма»: