Стыд препятствует всеобъемлющему состраданию несколькими способами. Во-первых, и это наиболее очевидно, стыд делит людей на взаимно враждебные группы. Но враждебность – это еще не конец истории: клеймение стыдом не похоже на вражду между двумя фракциями, поскольку оно затрагивает саму суть того, как люди ощущают себя. Если я виг, а виги и тори яростно враждуют друг с другом, мы все еще можем продолжать считать себя и друг друга равными и полезными гражданами. Клеймение, однако, наделяет пристыженного тем, что Гофман называет «испорченной идентичностью», то есть приниженным статусом, который, скорее всего, психологически будет ощущаться как отсутствие полноценного самоуважения. Но даже когда психика заклейменного стыдом человека может защитить себя, нет сомнений в том, что его социальная идентичность придает ему ничтожный и униженный статус. Тот, кто пытается заклеймить стыдом, учитывая непостоянство этой стигмы, скорее всего, будет очень сильно беспокоиться и пребывать в нестабильном состоянии, что тоже может мешать его полноценному самоуважению.
С точки зрения нашего анализа сострадания, стыд и клеймение разрушают эвдемонистическое суждение, помещая одних людей в один круг забот, а других – в другой, причем весьма надолго, что вряд ли легко поддастся социальному исцелению. По схожим причинам стыд влияет на суждения о вероятности самому страдать так, как страдает другой, и на опыт сопереживания. Стыд может даже отразиться на суждениях о важности и невиновности: когда что-то плохое случается с пристыженной группой, доминирующей группе это кажется менее плохим, если они уже видят в этих людях низменных полуживотных, и они с большей вероятностью поверят в то, что подобное несчастье – это то, чего заслуживают эти недостойные люди. Поэтому многие ужасные и гротескные случаи социального исключения и преступлений против меньшинств даже не признаются преступлениями (линчевание, изнасилование в браке, социальное исключение людей с ограниченными возможностями здоровья из школьного образования), потому что считается, что такое отношение – это то, чего они заслужили в силу своей низкой природы, или даже что они «сами напросились», будучи теми, кем они являются.
Стыд выполняет здоровую функцию в социальной жизни, когда он не разделяет и стигматизирует, а побуждает людей к более высоким достижениям. Мы можем вспомнить, как Неру, работая с крестьянами, испытывал стыд за роскошь, которой он раньше наслаждался. Конструктивный стыд, скорее всего, будет направлен на самого себя и будет частью проекта самосовершенствования. Так, Неру, стыдясь своего гедонизма, в то же время дистанцируется от него и обретает новые ценности. Стыд особенно полезен, когда он коллективный; например, когда общество испытывает стыд из-за своих худших черт, таких как сексизм или расизм (и неслучайно из-за своей склонности стыдить и унижать других и быть равнодушным к их страданиям). Однако гораздо чаще стыд разрушает социальное единство, в результате чего общество полностью теряет полезный вклад тех, кого стыдят.
Очевидно, что закон имеет решающее значение для ограничения ущерба, причиняемого стыдом. Когда общество определяет правила и привилегии всех граждан как равные и действительно вкладывает энергию в обеспечение этого равенства, пагубные последствия стыда ощущаются в меньшей степени. Кроме того, все общества могли бы приложить большие усилия для открытия пространств, в которых ранее пристыженные группы могут появляться на публике с полным достоинством. Тем не менее пагубная динамика социального порицания, вероятно, сохранится даже в мире равных прав, угрожая хорошим политическим принципам и их эмоциональной основе. Поэтому теперь нам нужно спросить, какие шаги может предпринять общественная культура, чтобы облегчить бремя стыда и воспрепятствовать враждебному порицанию. Среди бесчисленных примеров я сосредоточусь на незавершенной борьбе Индии против стигматизации людей по кастовому признаку и на улучшении положения людей с ограниченными возможностями здоровья в Соединенных Штатах.
Главным автором проекта индийской Конституции был Б. Р. Амбедкар (1891–1956), далит (ранее их называли «неприкасаемые») из общины махаров – касты, к которой в Бомбейском президентстве, где он жил, относились как к неприкасаемым. Эта группа была и остается многочисленной, составляя около 10 % населения этого региона. В древние времена махары были буддистами, и сейчас (после обращения Амбедкара в буддизм) большинство из них снова стали буддистами, перестав себя идентифицировать как махары. Когда Амбедкар был юн, община была вынуждена жить на окраинах деревень, выполняя различную черную работу – мели полы, чинили стены и в том числе вывозили трупы.