Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Детство самого Амбедкара было сравнительно не затронуто стигматизацией, поскольку его отец служил в армии Британской Ост-Индской компании, где получил высокое звание. Какую бы вину мы справедливо ни возлагали на эту компанию, мы также должны отметить и ее позитивный вклад, который сделал замечательную юридическую и политическую карьеру Амбедкара возможной. Благодаря положению своего отца Амбедкар смог учиться в хороших школах, в том числе в средней школе Эльфинстоуна, Колледже Эльфинстоуна при Бомбейском университете и в Лондонской школе экономики. Он часто говорил, что многим обязан годам, проведенным в Соединенных Штатах: там он получил степень юриста, степень магистра и докторскую степень в Колумбийском университете, где стал протеже Джона Дьюи[583]. Его взгляды в большой степени сформировались под влиянием Дьюи: вслед за своим учителем Амбедкар настаивал на том, что общество не может развиваться, продолжая тащить на себе балласт прошлого. И по другим вопросам Амбедкар оставался почитателем Америки, консультируясь с ведущими юристами (например, с Франкфуртером) в процессе работы над Конституцией Индии. Ему особенно нравилось подчеркивать, что Конституция США на своем примере показала возможность существования демократии, защищающей основные права от прихотей диктатуры большинства без грубого мажоритаризма. И в создании Конституции Индии он руководствовался этим достижением. В некотором смысле Амбедкар был очарован Америкой и смотрел на нее наивными глазами, поскольку отрицал, что обращение с афроамериканцами имело социальные черты стигматизации и разделения, присутствующие в индийской кастовой системе[584].

Однако на первых этапах получения образования Амбедкар столкнулся с клеймом неприкасаемости. В посмертно опубликованном автобиографическом фрагменте «Ожидание визы»[585] после описания крайне травматичного инцидента, который произошел с ним и его братьями и сестрами, когда они отправились на встречу с отцом и им на протяжении всего пути отказывали в жилье (несмотря на то что они были хорошо одетыми, хорошо воспитанными детьми из богатой семьи из среднего класса), он делает шаг назад и описывает свое обучение до этого времени:

До того, как это произошло, я знал, что я неприкасаемый и что неприкасаемые подвергаются определенным унижениям и дискриминации. Например, я знал, что в школе я не мог сидеть между своими одноклассниками, но в соответствии с моим рангом я должен был сидеть один в углу. Я знал, что в школе у меня должен быть отдельный кусок рогожки, на которой я должен сидеть на корточках в классе, и что уборщик не будет прикасаться к моей рогожке. Вечером я должен был забирать этот кусок ткани домой и приносить обратно на следующий день. Будучи в школе, я знал, что дети не из неприкасаемых каст могли подойти к крану с водой, открыть его и утолить жажду, когда им хотелось пить. Все, что им было необходимо, – разрешение учителя. Но в моем случае все было иначе. Я не мог прикасаться к крану, поэтому мог утолить свою жажду, только если прикасаемый человек открывал кран для меня. В моем случае разрешения учителя было недостаточно. В школе обязательно должен был присутствовать уборщик, поскольку он был единственным человеком, которого классный руководитель мог использовать для этой цели. Если уборщика не было поблизости, мне приходилось обходиться без воды. Ситуацию можно описать так: нет уборщика, нет воды[586].