Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Амбедкар рассказывает эту историю, чтобы передать железную хватку касты: даже самые привилегированные не могут избежать клейма позора. Амбедкару удалось преодолеть это постыдное состояние, добившись выдающегося положения. Но он никогда не позволял людям забывать повседневную реальность касты, и его политические речи всегда были наполнены подобными примерами социальной реальности[587]. Например, в середине программного заявления о Конституции Амбедкар полностью цитирует петицию неприкасаемой группы в Пенджабе с целью развеять любое впечатление о том, что злоупотребления остались в прошлом. В ключевом разделе петиции говорится:

Они даже не позволяют нашему скоту пить воду в местном водоеме и мешают дворникам убирать улицы, где мы живем, так что там лежат кучи пыли и грязи, которые могут стать причиной болезней, если о них не позаботиться. Мы вынуждены вести постыдную жизнь, и они всегда готовы избить нас и унизить нашу честь, ведя себя непристойно по отношению к нашим женам, сестрам и дочерям. Мы переживаем множество худших неприятностей. Наших детей жестоко и безнаказанно избивали по дороге в школу[588].

Амбедкар был юристом и автором Конституции. В основном он отстаивал юридические способы борьбы со стыдом и стигматизацией и подчеркивал важность агрессивного правового вмешательства в пагубные аспекты индуистской религии. Во многом благодаря ему практика неприкасаемости (исторически центральный аспект индуизма) объявлена вне закона в разделе Конституции об основных правах, хотя Ганди и Неру поддерживали его в этом отношении. Но он смело настаивал на решительных мерах позитивной дискриминации для зарегистрированных каст, включая квоты на государственную и гражданскую службу, а также на места в законодательном органе. Амбедкар очень внимательно писал Конституцию, чтобы не оставалось сомнений в конституционности такой позитивной дискриминации – дальновидно предвосхищая дебаты вокруг Конституции США.

Однако несмотря на то что Амбедкар наделял закон такой агрессивной ролью, он никоим образом не оставался равнодушным к нашему вопросу о формировании публичных эмоций. Он был бы крайне недальновиден, если бы считал закон самодостаточным. Люди могут получить работу или место в учебном заведении благодаря решительным мерам позитивной дискриминации, и само их присутствие служит сигналом включенности и достоинства для тех, кто продолжает сталкиваться с исключением. Но если большинство не перестанет враждебно относиться к ним после того, как они получат эти места, и будет полно решимости продолжать сыпать соль на раны унижения, и если правительство больше не окажет им никакой поддержки – они вряд ли полностью раскроют свой потенциал, а отсутствие успеха лишь усилит враждебные стереотипы. Государственные служащие не могут во всех нюансах контролироваться законом. «Большая часть страданий и притеснений населения, принадлежащего к зарегистрированным кастам, происходит из-за того, что свобода действий, предоставленная государственным служащим, почти во всех случаях осуществляется против интересов зарегистрированных каст и с целью их подавления»[589] – так и будет продолжаться, как отметил Амбедкар, до тех пор, пока не изменятся социальные установки. Он идет еще дальше: «Само собой разумеется, что именно мнение чиновника в значительной степени отвечает за определение направления, в котором будут развиваться государственные дела»[590].