Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Таким образом, Мемориал Рузвельта представляет собой совещательную работу, сравнимую с Мемориалом ветеранов войны во Вьетнаме по тому, как он приглашает к участию зрителей. В ней тема стыда рассматривается в сдержанной и уместной форме. Стыд отрицается через подчеркивание достижений и собственного всеобъемлющего сострадания (к которому метафорически отсылают как скульптуры, так и использование камня и воды). Таким образом, мемориал ставит под сомнение стыд, который долгое время сопровождал инвалидность, ясно показывая, что в жизни Рузвельта его ограниченные возможности здоровья были вторичны, а сострадание – первично. Прежде всего, этот Мемориал приглашает каждого посетителя самостоятельно поразмышлять о значении этих проблем и стигматизации, не ожидая готовых ответов.

VI. НАСАЖДЕНИЕ СОЮЗОВ ДРУЗЕЙ

Лирический герой Уитмена говорит, что он «густо усадит, как деревьями, союзами друзей и товарищей» города и открытые пространства Америки. Он не имеет в виду буквально личную дружбу каждого со всеми; напротив, он говорит о духе гражданской любви, который выводит людей за рамки подозрений и разногласий для реализации общих проектов с искренним энтузиазмом. Но это должна быть «любовь к товарищам», а не просто слабое сочувствие, иначе она не сможет объединить людей, которых в повседневной жизни разделяют корыстный интерес, традиционная стигматизация и страх. Эту же идею мы находим реализованной или утверждаемой (в силу отсутствия любви) у всех главных героев этой главы: Рузвельт культивирует волну эмоций в связи с общей борьбой Америки; Фредрик Лоу Олмстед планирует общественные пространства, где люди могут гулять и играть на основе равенства; Ганди вдохновляет своих друзей сделать человеческое достоинство и равенство практикой повседневной жизни, а не набором благородных слов; Б. Р. Амбедкар ищет способы, благодаря которым инклюзия зарегистрированных каст могла бы стать человеческой реальностью, а не просто набором инертных юридических требований; даже руководители Чикагского университета ищут способы превратить отчуждение в партнерство.

Во всех этих случаях политические лидеры используют весьма общие категории эмоций, которые также могут использовать лидеры совершенно иного типа с совершенно иными целями. Однако они будут вызывать другие разновидности этих общих эмоций в соответствии со своими конкретными целями. Стыд, который маргинализировал Амбедкара по признаку его касты, не является частью справедливого общества, даже если это общество будет культивировать стыд из-за неспособности проявить заботу о других или из-за чрезмерной алчности. Страх, который мешал людям доверять американским институциям и работать на них, решительно отвергался Рузвельтом, но он, как и Черчилль, безусловно, считал, что американцы должны испытывать рациональный страх перед странами «оси». Зависть – самая хитрая эмоция из всех. По сути, Рузвельт говорит людям, что поскольку капитализм – это хорошо, они могут продолжать чувствовать враждебную зависть (не просто желание подражать, негодование или мимолетную зависть), но не настолько, чтобы не признавать фундаментальные права других, присущие системе социальной защиты «Нового курса».

Во всех случаях мы видим, что для решения проблем разделения и подозрения необходимо что-то в духе Уитмена и баулов – поэтический дух, то вдохновляющий, то игривый. Иногда этот поэтический элемент принимает форму волнующей политической риторики: слова Рузвельта в их библейском и политическом звучании выходят за рамки буквального значения. Иногда он принимает форму воображаемого места, сада наслаждения, где люди собираются вместе, наслаждаясь спортом и красотой, гуляют под лучами света или катаются на коньках вместе со своими соседями. Иногда он принимает форму преобразующего облагораживания сокрытых и стигматизированных. Иногда он воплощается в том, чтобы не вмешиваться в органичный порядок повседневной жизни: не разрушать синкретическое искусство Дели и его интегративный образ жизни, не отправлять Галиба в изгнание.