Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Но если мы согласимся с тем, что любовь имеет значение для справедливости, у нас все еще нет объяснения того, насколько она важна и как достойное общество, совместимое с либеральной свободой, может быть организовано таким образом, чтобы граждане испытывали эмоциональные переживания такого рода, как описывает теория. Поэтому в третьей части мы обратились к истории, хотя и с дополнительными теоретическими аргументами, показав, как эта идеальная теория может быть и была воплощена в реальность. Благодаря детальному размышлению о воспитании патриотизма, проведении общественных комических и трагических празднеств, а также целому ряду публичных стратегий для подавления пагубных эмоций мы увидели множество различных способов решения наших проблем и насколько эти способы могут быть эффективными для развития эмоционального опыта в контексте, для которого при этом важна свобода.

Из примеров, приведенных в третьей части, мы можем вынести по крайней мере три общих урока. Во-первых, подтвердилась наша догадка о том, что хорошие предложения по развитию публичных эмоций должны внимательно учитывать место, время и особенности культуры различных граждан, которые являются их целевой аудиторией. Это видно на примере отношений между двумя «героями» этой книги, Махатмой Ганди и Мартином Лютером Кингом – младшим, который подражал Ганди и очень внимательно изучал его деятельность. Но он не использовал те же стратегии или даже тот же тип саморепрезентации, что и Ганди. Кинг понимал, что некоторые очень общие нормы, предлагаемые Ганди, могут быть реализованы в контексте США, но только через принятие очень американских моделей риторической саморепрезентации, отличных от тех, что использовал Ганди. В этом рассуждении он вновь последовал за Ганди. Проведя большую часть своей жизни за пределами Индии, Ганди видел Индию как изнутри, так и со стороны. В результате он увидел, что хорошая стратегия для Индии должна быть чуткой к целому ряду индийских традиций и культур. Это справедливо и для всех наших предложений в области публичной риторики и искусства: они должны соответствовать своему месту и времени, хотя парки, памятники и, возможно, речи должны учитывать не только настоящее, но и будущее. В случае, если задействованы художники международного уровня, проживающие в разных странах (например, Фрэнк Гэри и Аниш Капур, привлеченные к работе в Миллениум-парке), чрезвычайно важно, чтобы их работу координировал кто-то, кто действительно знает город и страну.

Одним из интересных аспектов этой контекстуальности является вопрос о цинизме. Некоторые нации готовы обратиться к сильным публичным эмоциям, но в их истории были некоторые события, которые вызывали у людей отвращение к публичной сфере. Война во Вьетнаме заставила целое поколение американцев отказаться от призывов к патриотическим чувствам.

Художнику, перед которым стоит задача объединить таких людей, придется преодолеть это отвращение, как это блестяще удалось сделать Майе Лин. Она создала произведение искусства, которое изначально обращается к личному горю и отстраненному критическому размышлению (и то и другое осталось возможным после войны) и затем ведет к примирению и общей скорби.

Я только что упомянула о задаче Уолта Уитмена создать менее пронизанное отвращением и более здоровое отношение к телу. Здесь кроется второй общий урок, который нам удалось извлечь. С самого начала первой части мы исследовали опасность, которую представляют жесткие гендерные роли для возможности социального сотрудничества, а во второй части мы говорили о том, что некоторые очень распространенные (особенно маскулинные) гендерные концепции связаны с «проецированием отвращения» и социальной стратификацией. Нормативный анализ эмоций в целом в книге и во всех примерах из третьей части приводит нас к идее о том, что маскулинность и феминность должны рассматриваться в менее жестких рамках. Маскулинность Керубино с его женским голосом, андрогинное материнское «Я» Ганди, лирический герой Уитмена, который выражает эмоции женщин, геев и расовых меньшинств, – все это требует от нас творческого и гибкого мышления о себе и нашей воплощенности, которая выражается не в отказе от более традиционных способов быть мужчиной или женщиной, но в понимании того, что культура становится богаче, когда эти традиции ставятся под сомнение и дополняются.