Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

После Французской революции политика в Европе изменилась. Братство вышло на первый план. Граждане, больше не сдерживаемые страхом перед монархом и повиновением его произволу, должны были придумать новые способы сосуществования. Поскольку любая успешная нация должна иметь возможность требовать жертв во имя общего блага, им пришлось задаться вопросом о том, как возможны жертва и совместные усилия в отсутствие монархического принуждения. Отсюда возникло множество вариантов «гражданской религии», или «религии человечества», – публичного культивирования сочувствия, любви и заботы, которое могло бы мотивировать людей на различные ценные действия – от военной обороны до филантропии (и, с течением времени, соблюдения налогового законодательства). По мере того как по всему миру возникали новые нации, эта идея обогащалась неевропейскими подходами.

В первой части мы рассматривали историю, которая многое рассказывает о перспективах и подводных камнях такого проекта. Мысль о гражданских эмоциях быстро пошла по двум разным направлениям. Обе традиции стремились к расширению круга симпатии и выступали против узкого эгоизма и жадности. Одно направление, представленное Руссо и Контом, чьи идеи оказали большое влияние во всем мире, считало, что эмоциональная эффективность требует принудительной гомогенности. Сторонники этой традиции выдвигали предложения об эмоциональной солидарности, не оставляя пространства для критической свободы. Отсутствие заботы об инакомыслии и критике естественным образом повлияло на тип политической любви, к которой они стремились. Любовь, о которой говорили Руссо и Конт, не была причудливой, личной, как любовь одного человека к другому. Напротив, все было сделано для того, чтобы создавать людей, которые бы любили и думали одинаково и испытывали одни и те же эмоции.

С другой стороны, Моцарт и да Понте, Милль и Тагор соглашались с Руссо и Контом о необходимости расширения сочувствия, но они понимали это сочувствие гораздо более разнообразным и даже антиномичным образом. Неудивительно, что они почерпнули метафоры новой политической любви из лирической поэзии, музыки несогласных и даже комедии.

Две эти традиции в диалоге друг с другом и с политическими лидерами, размышляющими над этими вопросами, предоставляют нам богатый материал для современных размышлений. Наше рассуждение решительно выступало на стороне традиции Моцарта, Милля и Тагора, защищая ее от нападок как способную создать и поддерживать более привлекательный тип общества.

Традиция Моцарта, Милля и Тагора, какой бы привлекательной она ни была, все еще нуждалась в дальнейшем развитии: помимо прочего, ей требовалось более глубокое понимание человеческой психологии. Мы вряд ли сможем решить социальные проблемы, не имея представления о том, какие ресурсы мы можем использовать и с какими проблемами нам придется столкнуться. Вторая часть посвящена этой проблеме и закладывает основу для современных идей в духе Моцарта, Милля и Тагора с учетом последних исследований в области психологии, антропологии и приматологии. В частности, во второй части утверждается, что ограниченность круга сочувствия – не единственная проблема общества. Повсеместные проблемы дискриминации и угнетения заставляют нас задуматься о том, какую роль отвращение и стыд к самому человеческому телу играют в развитии человека – задуматься над проблемой, которой, похоже, нет ни у одного другого вида. Развитие социальной справедливости, в представлении Уолта Уитмена, требует устранения первопричины человеческого отвращения к себе через формирование более здорового отношения к своему телу. Далее, во второй части, мы в духе Милля утверждали, что здоровое общество должно противостоять общей для всех людей склонности подчиняться авторитету и давлению со стороны окружающих.

Концепция развития, представленная во второй части, ясно показывает, что уважение – это не та публичная эмоция, которая требуется хорошим обществам, или, по крайней мере, не единственная. Само по себе уважение холодно и инертно, его недостаточно для преодоления дурных склонностей, которые заставляют людей порабощать друг друга. Отвращение отказывает группам людей в базовом человеческом достоинстве, изображая их вместо этого как животных. Следовательно, уважение, основанное на идее человеческого достоинства, не сможет равным образом охватить всех граждан, если оно не будет подкреплено творческим участием в жизни друг друга и внутренним пониманием их полной и равной человечности. Однако образное сочувствие может быть использовано и садистами. Тип творческого взаимодействия, в котором нуждается общество, как говорилось во второй части, питается любовью. Получается, что любовь важна для справедливости – особенно когда полная справедливость еще не достигнута, но к ней стремятся (как во всех существующих нациях), хотя она важна даже в обществах, достигших справедливости (если бы такие существовали).