Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

Заметим, что Ламарк не говорил и не мог даже гипотетически говорить о механизмах наследования приобретенных признаков. Поэтому, если предполагать, что изменения II порядка осуществляются только за счет случайных мутаций, то все равно это будет отвечать ламарковскому подходу, поскольку эти мутации будут канализированы и, следовательно, сохранены благодаря первичным изменениям (изменениям I порядка). В противном случае эти мутации, как ухудшающие приспособленность организмов, в сравнении с немутантными особями, будут устраняться отбором.

М. М. Местергази (1927, с. 190) отмечает, что «многие марксисты не могут отделаться от традиционных представлений… Какая существенная причина заставляет многих марксистов защищать наследование изменений, происходящих под влиянием среды?… Если факты давят на наши научные представления… Но где эти давящие факты?… Научно проверенные факты говорят против наследования фенотипических изменений».

В последнем предложении сформулирован еще один миф, существовавший как неоспариваемая истина весь XX век. Но в XXI веке выяснилось, что некоторые научно проверенные факты говорят за наследование фенотипических изменений (см. Шаталкин, 2015).

«Но быть может, обратно, – продолжил М. М. Местергази (с. 191) – наши научные представления не мирятся с отсутствием такого наследования? Не надо забывать, что мы говорим сейчас об изменениях организма, вызывающих адекватные перемены в составе зародышевой плазмы, определяющей особенности нового организма. Здесь дело идет не о простом влиянии тела на заключенные в нем половые клетки, а о таинственных соответственных изменениях зародышевой плазмы, следующих за изменениями частей тела. Такое адекватное изменение совершенно не вяжется с нашими научными представлениями… Ни теория, ни факты не требуют от нас признания чудесного явления перестройки зародышевой плазмы по образцу фенотипических изменений».

Разве Ламарк и его последователи придумали такую адекватную передачу информации о соматических изменениях от органов в зародышевую плазму. Разве это они заговорили о возможности такой чудесной перестройки зародышевой плазмы по образцу фенотипических изменений? Нет, это А. Вейсман за них решил, что будто бы так они должны думать. И эту придуманную им как бы от имени ламаркистов «теорию» он взялся опровергнуть и опроверг своими опытами на мышах. Этот миф получил безоговорочную поддержку практически всех генетиков, поскольку они, следуя А. Вейсману, точно также восприняли позицию Ламарка, не имеющую с истинными взглядами Ламарка ничего общего.

В более поздней работе М. М. Местергази (1930, с.  33–34), казалось бы, подошел к пониманию истинной позиции ламаркистов: «Защитники наследования приобретенных признаков стараются доказать, что отрицание адекватного влияния равносильно отрицанию влияния вообще, что, разумеется, не соответствует действительности. Е. С. Смирнов во что бы то ни стало хочет навязать дарвинистам отрицание роли организма как среды в отношении элементов зародышевой плазмы (идиоплазмы): “Изменение сомы на отражаются на генах, почему и не оставляют следа на свойствах последующих поколений. Таким образом, свойства каждой новой генерации – производные идиоплазмы, но обратное влияние сомы на гены отсутствует (Смирнов, 1929, с. 75)”. На самом деле нами решительно отвергается не влияние организма вообще, а зависимость соответствующих частей зародышевой плазмы от отдельных участков тела, вызывающих в них якобы адекватные изменения». Е. С. Смирнов как механоламаркист признает влияние организма на зародышевые клетки. То же самое признает М. М. Местергази. Если вывести за скобки вейсмановские адекватные изменения, о которых говорится в выделенной части предложения, то позиции обоих ученых совпадают.

В своем заключительном слове М. М. Местергази (1927, с. 232) высказал следующую мысль: «… я должен еще раз подчеркнуть, что я безоговорочно возражаю не против участия внешних агентов в изменении наследственных признаков, а против возможности получения изменений зародышевой плазмы, адекватных переменам в соответствующих частях фенотипа». Докладчик, таким образом, выступил против вейсмановского мифа и, следовательно, как и С. Г. Левит, признает ламаркизм, если тот очистить от навязываемых ему искажений.

Впоследствии в качестве нового и окончательного опровержения ламаркизма была предложена «молекулярная версия» вейсмановского мифа. Здесь также ламаркистам в качестве их мысли навязывалась теория, согласно которой внешние условия будто бы способны изменить первичную структуру белка, а вот передать эту информацию от измененного белка нуклеиновым кислотам не удастся, поскольку нет таких механизмов, способных такую передачу осуществить. Но ведь прежде чем озвучивать молекулярную догму, надо было выяснить, нужна ли она, действительно ли белки меняют свою первичную структуру при изменении среды, в которой существует организм.