В таком случае не было ли реальной причиной осуждения марксистских диалектиков группы А. М. Деборина их безосновательная и немотивированная борьба с ламаркизмом. Биологи могли не знать и скорее всего в то время не знали о ламаркистских взглядах Сталина. Иначе бы они не преминули указать на этот факт, раз они это сделали, узнав о ламаркистских взглядах Ф. Энгельса, высказанных им в «Диалектике природы». Но то, что могли не знать ученые, обязаны были знать политики, поскольку речь шла о возможной реакции их вождя на те идеологические обвинения в отношении ученых, с которыми они выступали. А раз они обязаны были знать, то, следовательно, сознательно пошли на обострение внутрипартийных отношений в высшем руководстве, подставляя при этом под политический удар ученых.
Очень подозрительным в этой связи кажется то, что политическая борьба с ламаркизмом началась почти синхронно на западе и в СССР. Здесь уместно также вспомнить о втором западном фронте борьбы против ламаркиста Лысенко. Фронт возник сразу после окончания великой отечественной войны как бы в помощь генетикам будто бы страдающим в СССР от действий Лысенко. На самом деле генетиков никто не притеснял и, главное, они не просили помощи ни себе, ни тем более в борьбе с Лысенко. В том послевоенном конфликте между генетиками и ламаркистами на стороне первых и также под надуманными предлогами выступили советские идеологи (см. подробнее: Шаталкин, 2015). Налицо однонаправленная синхронность действий политиков запада и части политиков в СССР.
Вывод из сказанного удручает. Политиками в СССР была инициирована поддерживалась борьба между генетиками и ламаркистами. В 1920-е гг. состояние вражды между учеными возникло фактически на пустом месте – на споре о том, следует ли считать длительные модификации проявлением наследственности или нет. Ученые безусловно могут обсуждать такого рода вопросы. Но почему политики вмешались в их споры на стороне генетиков? Мы объяснили (раздел 5. 1) это тем, что политики в то время просто приняли сторону тех, чья позиция разделялась в нашей стране большинством ученых и находилась в согласии с мнением западных генетиков. Но это не объясняет проводившуюся политику искоренения ламаркизма. В 1930-е гг. ламаркизм заявил о себе в сельскохозяйственной науке. Были организованы две неудавшиеся попытки искоренить ламаркистские идеи в среде селекционеров и животноводов. В дискуссии 1936 г. вместо заявленного обсуждения поисков путей повышения продуктивности сельского хозяйства генетики при попустительстве политиков свернули дискуссию в русло обсуждения научной обоснованности ламаркизма, который стал поддерживать Т. Д. Лысенко. Я напомню, чем закончились в 1920-е гг. дискуссии в генетике – по существу осуждением всех спорящих сторон, которые забыли о деле и тратят драгоценное время, которого в условиях надвигающейся угрозы агрессии со стороны запада было отпущено очень и очень мало, на пустопорожние разговоры по натурфилософским проблемам. Вот и в декабрьской дискуссии 1936 г. вместо дела разговоры, тянущиеся без каких-либо положительных сдвигов уже более 10 лет.
В конце тридцатых годов 10 ленинградских биологов пожаловались на обструкционистскую позицию Т. Д. Лысенко тогдашнему начальнику Агитпропа А. А. Жданову. По данным Н. Л. Кременцова (1997), ученые жаловались на «попытки лысенковцев дискредитировать генетику и генетиков (1); административную борьбу против генетики (2); попытки захватить преподавание генетики (3); недостоверность экспериментальных исследований сотрудников Лысенко (4); несовместимость лысенковских идей с дарвинизмом и международным консенсусом в генетике (5)».
Три первых вопроса решаются чисто административно. Давайте факты несправедливых действий Лысенко и его сторонников, и по ним будут приняты необходимые решения. В двух последних пунктах позиция Лысенко просто отметается как ненаучная. Тем не менее А. А. Жданов принял решение провести дискуссию. Хотя у него была возможность не проводить ее по формальным соображениям. Разве возможна какая либо полноценная дискуссия, когда одна из конфликтующих сторон не признает достоверность научных результатов другой и тем самым ставит под сомнение любые выводы и обобщения, как основанные на этих ошибочных результатах.
Итог этой дискуссии при таком отношении к ней генетиков ни в каком случае не мог их удовлетворить. Им нужно было лишь подтверждение со стороны организаторов дискуссии их обвинений Т. Д. Лысенко по пунктам 4 и 5. А поскольку этого не произошло, то вину за это генетики возложили на руководителя дискуссии академика М. Б. Митина, будто бы подыгрывавшего Т. Д. Лысенко и его сторонникам.
Может быть в другой ситуации М. Б. Митин и выступил бы на стороне Т. Д. Лысенко, но эта дискуссия была под контролем ЦК, и философу нужно было показать максимальную объективность. Мы вернемся к этой теме в следующей главе.