Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Борьба между старым и новым будущим изображена как гипотетические сексуальные отношения свекра и невестки. Чиладзе вновь прибегает к недосказанности, как в случае с отношениями грузинской крестьянки и русского урядника. Читатель сам должен решить, «было или не было». Якобы измену мужа увидела Фефе, но, как покорная восточная жена, она готова не подавать вида и не рассказывать ничего сыну. Для нее главное – сохранить все как было:

В сущности, это и есть семья. Молчаливое соглашение: никто не хочет и никто не бунтует, всех устраивает жизнь под одной крышей. Привычка – великое дело. Некоторые полагают – вторая натура. Ради привычки можно пожертвовать головой, что уж говорить о сыновней чести (Там же. C. 39).

Измена сводится лишь к одной детали: свекор положил руку на плечо невестке. Увидев это, сын поднял «топор» на отца. Аллегорически за образом Антона Кашели стоит поколение грузин, которых не устраивает что-то в прошлом, но они не обладают достаточными знаниями, чтобы можно было сформулировать четкое понимание себя в настоящем и сделать выбор пути в будущем. Остановить российско-советское русско-грузинское чудовище возможно было лишь уничтожив. Писатель вводит тему отцеубийства, которое, так же как и отношения крестьянки и урядника, свекра и невестки, остается в поле видения/сна. С одной стороны, убийство отца принесло бы Антону чувство освобождения из двадцатитрехлетнего заключения, с другой – переживание свободы дало «не облегчение, о котором он мечтал, не прилив жизненных сил, а раздавило о землю, как червя, лишило достоинства и гордости» (Там же. C. 93). Свобода была достигнута с помощью преступления, так же как у всех представителей семьи Кашели. Для Чиладзе молодое поколение грузин, несшее «от ногтей до кончиков волос» код убийцы и руководствовавшееся насилием, оказалось «газовым пузырем», «неспособным испортить даже воздух», потому что после совершения аморального поступка не смогло разорвать связь с государством, которое способствовало потере его страны:

Отец отрекается от сына, сын убивает отца. Круг замыкается. Капкан захлопывается, и последний представитель рода, запертый в безвоздушном пространстве, тщетно разевает рот, напрасно ищет спасения от неизбежного и справедливого конца. Убийца отца должен подохнуть в уборной, и подохнуть от рук ничтожества… Так тебе и надо! Получай! Давись собственной кровью… Когда твой предок, порождение годори, «выкидыш корзины», как прозвала его невестка, для создания интернациональной семьи махнул в Россию, тогда было заложено основание твоему сегодняшнему жалкому существованию, перетеканию из ничего в ничто, но венчающему нечто гораздо большее и значительное, чем ты. Ты всего-навсего шептун, последний газовый пузырь, выделенный издыхающим организмом твоей семьи, ты выйдешь наружу с жалким, едва слышным шепотком и бесследно исчезнешь, выдутый сквозняком… Даже воздух толком не испортишь в радиусе одного шага… (Там же. C. 103).

Анализируя постсоветский период и прибегая к иносказаниям, Чиладзе видит в новом поколении желание быть иными, но это поколение действует старыми методами, что делает его схожим с родом Кашели. Для Антона было сложно выбрать путь, так как образы своей страны и своего народа доимперского периода были утрачены. Он оказался между старым и неизвестным новым образом Грузии, о котором думал как о схожем с западным образцом. В итоге из-за отсутствия ответов на вопросы: «Какая же она, родина?» и «Кто мы?» сделалось невозможным преодолеть монстра, в которого превратились грузины из-за имперского и советского насилия. Своего читателя, скорее всего – представителя молодого поколения, Чиладзе приглашает поразмышлять о прошлом страны, чтобы понять и найти себя: