Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

С космополитом он патриот, с патриотом космополит. Почему, спросите вы? Потому, что, в отличие от вас, вырос без родины, хотя ни разу не ступил за ее пределы. Просто старшее поколение так умело перекрасило его родину, что он не нашел ее… (Там же. C. 84–85).

Невозможность уничтожить homo soveticus provinсialis усилена и еще одной деталью. Писатель вновь прибегает к приему недосказанности, обращаясь ко сну или видению. Читатель узнает, что Лизико якобы беременна. Плод Лизико и Антона станет апогеем аморальности, потому что Антон будет своему сыну братом и дядей, а Лизико – сестрой и матерью[91]:

…они должны были явить миру новую разновидность кашельства, более страшную, чем их предки, не воспроизводящую потомства, – одноразовое чудище, пожирающее не только мир, но и самое себя (Там же. C. 89).

Страшный род станет еще более уродливым. Автор призвал не только Лизико, но и всех жен «прервать беременность», так как они носят плод инцеста.

Единственным способом порвать с прошлым и найти себя, ту первоначальную Грузию, может быть полное уничтожение «кашельства» – гремучей российско-советской русско-грузинской смеси, зародившейся посредством насилия. Этот шаг проделан: последний из рода Кашели – Антон гибнет на войне в Абхазии[92]. Война стала уничтожением кашельства и катарсисом для нации.

Следующим шагом к возрождению образа первоначальной Грузии автор считает обращение к книгам. Чиладзе вводит в роман образ писателя Элизбара, отца Лизико. С обращением к книгам связывается обретение «исчезнувшей страны» и «трона Багратионов, до сих пор гни(ющего) в каком-то залитом водой подвале Санкт-Петербурга», трона как символа Грузии, существовавшей до появления в ней России. Утверждая ценность книги в процессе обретения себя, Чиладзе вторит немецким романтикам и их последователям в славянских литературах.

Подведем итоги. Отар Чиладзе в романе «Годори» с помощью сюжетных переплетений и художественных приемов (метафор, аллегорий, видений, недосказанности) представил свою версию истории грузин как нации в ареале российского присутствия. Для него исторические этапы стали этапами деградации народа, потерявшего национальную идентичность и превратившегося в аморальный российско-советский русско-грузинский гибрид. Причиной этому стала ошибка, совершенная грузинскими князьями шесть веков назад, когда они, выбирая путь развития страны между Севером и Западом, обратились к Северу. Порождением русско-грузинского «брака» стало, по определению Чиладзе, чудовище-гомункулус.

Лев Аннинский раскрыл сущность гомункулуса в своей статье «Капсулированный дух»:

российско-советский человек, чудовищное извращение, своего рода гомункулус, искусственно созданный «марксистскими алхимиками и вылупившийся из яичка идеологии», существо недолгое, одноразовое, пожирающее не только мир, но и самое себя (Аннинский, 2004. C. 5–10).

Я определила это чудовище как homo soveticus provinсialis, считая, что и в другой национальной литературе какой-нибудь бывшей советской республики, скорее всего, возникнет тип «человека», появившегося в результате насилия центральной власти по отношению к провинции.

Вопрос «оккупанты или миссионеры?» для Чиладзе решен давно, еще в советские времена. Он пошел дальше и описал альтернативную версию присутствия и влияния России в Грузии. Советская власть, по Чиладзе, стала благодатной почвой для проявления самых низменных человеческих качеств. Homo soveticus provinсialis оказался не исключительным существом, а, наоборот, расплодившимся и расцветшим благодаря ей. Летопись рода Кашели является тому подтверждением. Общей страстью для всех поколений homo sovetiecus provinсialis стало насилие: «завоевать, сокрушить, покорить» (Беставашвили, 1973. C. 30). Своему народу Чиладзе помогает осознать прошлое, представив разоблачительную версию истории в романе, и предлагает уничтожить в себе homo soveticus provinсialis и восстановить национальную идентичность путем обращения к книгам, которые дадут знание о прежней Грузии.

2.5.3. Акцент – внешность – образ