Но только грузин мы любили отдельно, без дружбы народов. <…> Теперь могу заподозрить, что мы их любили за то, что они не русские. Не мы. Но как мы. Но лучше нас… Нет, конечно, не лучше… красивее!
В советский период, когда доминирующим языком был русский, унизительный аспект обращения к языковым и внешним отличиям был табуирован, но имитация акцента была приемлема и возможна (Гусейнов, 2018), так как СССР состоял из национальных республик. Упоминания акцента не носили отрицательно-агрессивный характер, а подчеркивали единство в различиях. Сам факт наличия или отсутствия акцента является важным дискурсом власти. Говорящий с акцентом может положительно или отрицательно характеризовать определенную группу, а наличие акцента может стать знаком мимикрии в отношениях «колонизатор – колонизованный» (Muhleisen, 2005. P. 226). Отсутствие акцента также является посылом. Например, в книге об акцентах в английском языке американская исследовательница Розина Липпи-Грин замечает, что так называемый стандартный язык – это миф, потому что не бывает языка без акцента, и даже его отсутствие о чем-то говорит. Акцент является поводом для исключения из определенной группы (Lippi-Green, 1997. P. 64). История Советского Союза служит хорошей иллюстрацией к социальной функции акцента. Например, как комплимент власти (времена Сталина) акцент появляется в кино: в фильме «Свинарка и пастух» (1941) с акцентом говорит добродушный кавказец-пастух. А позже акцент стал намеком на недалекость или коррумпированность кавказцев – как в фильме «Кавказская пленница» (1967) или в советских анекдотах о кавказцах, грузинах в том числе. В советское время языковые отличия даже могли облегчить продвижение в политической карьере. После развала СССР, судя по художественной литературе, язык
Государство, будучи гарантом и опекуном национальной культуры, черпает в этом свою легитимность. При этом обычно не обращают внимания на то, что культура, оберегаемая государством в качестве «национальной», формируется за счет подавления различий (Малахов, 2014. C. 9).
Результатом социально-политических изменений стало появление произведений, в которых авторы пытались ответить на вопросы: по каким категориям определяются свои и чужие? какие последствия тянет за собой это определение? является ли знание языка или акцент фактором отталкивания? В качестве примера приведу отрывок из повести Вячеслава Морозова «Цхинвал», где четко звучат слова о важности знания языка для «периферийных» республик СССР:
Но почему я знаю русский язык, а ты не знаешь грузинский? Ну ладно, не ты, а те, кто много лет прожил в Грузии, они почему не знают? Что, ниже собственного достоинства?.. «Старший» брат не должен знать языка «младшего», да? (Морозов, 2007. C. 109).
Две категории текстов, которые притягивали националистические и ксенофобские выпады, связаны именно с языковыми (акцент, плохое владение / невладение национальным языком) и антропологическими различиями.
Тексты на грузинском с упоминанием русского акцента не встречались, лишь произведения со вставленными русскими словами или фразами, игравшими идентифицирующую по национальности функцию, а произведения с отражением грузинского акцента или вставленными грузинскими словами встречались. Например, в «Грузинской балладе» Михаила Анмашева (1963 г. р.) упомянутые приемы служат, чтобы познакомить читателя со словами и мелодией языка близкой культуры: