Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Акцент как объект агрессии нашел место в рассказе Николая Пчелина (1950 г. р.) «Вечный жид» (2001). Автор пытается сломать стереотипы, сложившиеся в российском обществе, о том, что для всех бывших народов СССР Москва – главный «обожествляемый» объект стремления жителей бывшего советского пространства, и, как в колониальном мифе, о том, что кавказцы дики, а русские цивилизованны. В центре повествования – история армянина-мигранта, родившегося в Спитаке и, как многие жители бывшего СССР разных национальностей, из-за геополитических и экономических проблем отправившегося в Россию на заработки. Для рассказчика Москва – «русский Вавилон», и он ощущает себя кроликом, прыгающим в пасть удава. Поехав в Россию, чтобы избежать участия в армяно-азербайджанском конфликте, рассказчик сам становится объектом проявления межэтнической неприязни – он подвергается агрессии со стороны русского офицера в поезде «Астрахань – Москва». Образованный, дипломатичный кавказец, собирающийся почитать книгу, слышит унизительные слова от грубого, недалекого, пьяного русского прапорщика, который кичится собой, лишь исходя из военной мощи своей страны:

На вторую ночь пути с полки, противоположной моей верхней, сорвался пьяный русский прапорщик, весь вечер накануне пристававший ко мне: «– Куда едешь, хачык?» «Хачиками» русские шовинисты презрительно называют нас, армян, грузин, аджарцев – всех кавказцев. Ничего обидного в этом не было бы, если бы не интонация, не акцент, которым они обязательно сопровождают свое «хачык». Хоть я по-русски говорю чище и правильнее этого вонючего толстозадого «куска» (так, я слышал, зовут их в армии за неугасимую и неутомимую страсть красть все, что ни попадя), ответить ему: «В Москву, кусок, в Москву!» – я не осмелился. Его налитые водкой свиные глазки были лишены мысли (Пчелин, 2001. C. 100).

Писатель так поворачивает сюжет, что пьяный русский прапорщик, считающий себя представителем титульной нации, не может быть сравним даже с преступником, вором в законе, потому что тот находится над национальными различиями и определяет добропорядочность людей не по нации, а по поступкам. Пчелин рассказывает о воре в законе Батоне (скорее всего, по национальности он грузин, потому что в России было несколько грузинских криминальных группировок; к тому же кличка Батон может происходить от грузинского «батоно» – господин), который разбил о голову человека бутылку за то, что тот обозвал «жидом» его адвоката Раскина.

Акцент как принадлежность к чужим, но порядочным находит место в романе Вячеслава Передельского «Перцев дом». Здесь всплывает образ кавказца, грузина, что становится понятно по указанию на главного героя поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»:

Потомок «витязя» не заставил себя «долго» ждать. Их развелось в туманном городе, как тараканов на кухне. Конечно, был он не в тигровой шкуре, в добротном черном клифте, в традиционной кепке-аэродроме. <…>

– Понимаешь, ара…

– Нэ ара я, – перебил витязь. – Нэ называй мэнэ так.

– Кацо? – спросил Лева. – Значит, Ладо.

– Шалва я. Тэбе чего? (Передельский, 1992. № 5. C. 11).

Передельский, несмотря на ироничное повествование, в одном из эпизодов обращает внимание читателя на унизительное отношение к кавказцу. Писатель, как и предыдущие авторы, пользуясь приемом противопоставления, выстраивает образ жуликов, говорящих без акцента, и образ порядочного человека, говорящего с акцентом. Русские воры-аферисты продают грузину не золотое, а медное кольцо. Автор стремится развеять стереотип о говорящих с акцентом как о дикарях и преступниках, тем самым желая удержать людей иных национальностей в многонациональном поле, создававшемся на протяжении многих лет. Такая же тенденция прослеживается и у Хабибулина в рассказе «Небоевые потери» (2014), о котором пойдет речь ниже.