Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Как противопоставление существовавшей в советские времена «дружбе народов» можно привести рассказ Сергея Магида (1947 г. р.) «Отчет за август», написанный в 1995 году. Здесь автор обращается ко временам ввода советских танков в Прагу в 1968 году. На фоне открытого подавления чужих, посмевших протестовать, приводится разговор между якобы своими – советскими гражданами. Среди русских танкистов оказался грузинский еврей, у которого в паспорте написано: «грузин». В одном из диалогов между русским и грузинским евреем, который не отделял себя от грузин, выявляется неразборчивость русского солдата в национальных различиях и демонстрация бытового стереотипного унизительного отношения к другому, который теоретически, исходя из якобы равенства народов в СССР, является своим. Русский считает грузинского еврея/грузина диким, «как Кaвкaзcкий xрeбeт», и оскорбляет, используя язык вражды: «Что тaм кричaлa этa жoпa грузинская? – cпрaшивaeт eфрeйтoр» (Магид, 2013. C. 185–198).

Ругательство «черножопый», распространенное в отношении кавказцев, еще в советские времена являлось частицей проявления бытовой ксенофобии. Упоминания отличающейся внешности зачастую переплетались с образом врага, виновного в социальных неурядицах (коррупция, воровство, низкий уровень жизни). Это отразилось у нескольких авторов. Например, в «Пятиречии» Олега Ларина (1938 г. р.):

– Кавказские чурки вонючие! Ваши абреки сколько воруют? А мне нельзя? Ишь вы, азерблюды грузиноподобные! – услышал я хрипатый голос одноглазого. И через паузу – звуки схватки… сопение… собачий лай. – Вас надо в ошейник с намордником – и на цепь!.. Сами такие маленькие, а жрут… едрит твою навыворот. У меня от вас вибрация нервов! Сидите на России, как мандавошки на Шарике. Бог не фраер, он все видит… Ты меня, русского человека, за грудки-то не тряси! Слышь, что говорю, Тигр Леопердович? Убери лапы, черножопый, а то как дерну за яблочки!.. (Ларин, 2001)[98].

У Георгия Владимова (1931–2003) в романе «Долог путь до Типперэри» (2004) появляются два грузина: один – это «тяжелый увалень»[99], который «по грузинским» понятиям был красавцем, как пишет автор; другой – грузин-грабитель, которому все сошло с рук благодаря родственным связям и правильным знакомствам:

В первый раз, помню, – еще мы не в Петергофе были, а в Кутаиси, – один кадет из старшей роты, Шота Ртвеладзе, ограбил винный ларек, угрожая куском мыла, которым он талантливо имитировал гранату. Погоны с него сорвали на три месяца, самый больший срок. Но через две недели их пришлось вернуть, потому что отец у него оказался не просто подполковником медицинской службы, а личным поваром Берии. Очевидно, на том уровне приготовления сациви и чахохбили требовалось медицинское образование. Другим не так повезло в жизни, и они свои беспогонные плечи сутулили, что называется, «до звонка» (Владимов, 2004. C. 148).

С сарказмом подошел к находчивости грузин, за которой скрывается способность к воровству и обману, Анатолий Азольский (1930–2008) в повести «ВМБ»[100] (2001). В ней рассказывается о пребывании русских моряков в Поти и Батуми в 1950-е годы. Скорее всего, события имеют биографический характер. Лейтенант Андрей Маркин видит Поти, как «мочевой пузырь» СССР: «Город Поти страшил – непредсказуемостью, дикими нравами, пещерными обычаями» (Азольский, 2001. С. 47), в нем, как во всяком портовом городе, распространены венерические заболевания, жить там невозможно. Жителей города он изображает тихими, но очень находчивыми и с коммерческой жилкой: