Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Скромные и по виду тихие горожане по утрам разбирали пешеходный мостик через Рион, чтоб ровно за пятерку перевозить на лодках спешащих в штаб офицеров (Азольский, 2001. С. 47).

Другой пример находчивости связан с грузином Гиви, который особым способом помогал русским офицерам: для того чтобы морякам организовать получение справки от врача об отравлении, он ходил вместо них на обследование за скромную плату – бутылку спиртного:

Гиви, местная знаменитость, краса Колхиды и знаток медицины, соглашался за бутылку подставлять трубе свое седалище и так вошел во вкус, что подчас и вовсе бесплатно избавлял защитников Родины от гнусной процедуры (Азольский, 2001. C. 48).

Автор с юмором пишет о том, что в такой взаимопомощи проявлялась дружба народов.

В журнале «Дружба народов» опубликованы несколько рассказов Бориса Крячко (1930–1998), в том числе и «Корни» (2002), в котором повествователь (из текста понятно, что он украинец) говорит о своих родственных связях и предках. Его дед Антон Маркович, станичный фельдшер, в молодости служил и в Грузии, и в Персии. По мнению внука, дед воспитывал своих детей «в старорежимном укладе», и одним из положений в воспитании была установка на дружбу. В дружбе немаловажной была национальная принадлежность – например, дружить с поляками и грузинами было нельзя, а с евреями можно:

– Если у тебя будет друг лях или грузин, – говорит он в подходящий для воспитания момент, – и ты приведешь его домой, я вас обоих выгоню.

Поляков не любил дед из-за убийства Северина Пятнадцатого, который был в его синодике, за что грузин не любит, трудно придумать: и причин не видно, и вера православная, а получается вроде того: и ему не ко двору, и мне под страхом расправы заказано (Крячко, 2002).

Схожее отрицательное отношение к межнациональному союзу отразилось в повести Валерия Попова (1939 г. р.) «Грибники ходят с ножами» (1997). Но здесь в главе «Болотная улица» упомянута несостоявшаяся история любви русской Анжелики и жениха-грузина, чье имя не называется. Родители жениха воспрепятствовали браку, влюбленные сбежали из дома, но союз в конце все равно распался. Жених оказался слабохарактерным: не смог пойти до конца против воли родителей (Попов, 1997. C. 40–91).

Грузины как воры стали героями у Ю. Дружникова в «Медовом месяце у прабабушки», о котором пойдет речь позже, то же у русского писателя осетинского происхождения И. Булкаты в рассказе «Оператор» (2015), в рассказе А. Эбаноидзе «Ограбление по-грузински» и в повести Игоря Смирнова-Охтина (1937 г. р.) «О том, как я разоблачил грузинского шпиона» (2005).

У Смирнова-Охтина есть эпизод, в котором рассказывается о пребывании писателя в разных уголках Грузии. Перед отлетом в Москву его ограбили в небольшом кафе, пока он пил кофе. Реальность постсоветской Грузии здесь соседствует с привычной ассоциацией страны с русской литературой. А писатель Александр Эбаноидзе с юмором отнесся к теме «грузин как криминальный элемент». В основу его рассказа положена автобиографическая история: его ограбили. Грабителями оказались грузины, свои по этническому происхождению, хотя для вора национальность жертвы никогда не играла роли. В тексте на одну чашу весов положен непристойный поступок, а на другую – обстоятельства, из-за которых преступники на это пошли. Автор-рассказчик вспоминает, как возвращался из Тбилиси в Москву; по пути из-за автоаварии ему пришлось остановиться на дороге, где неожиданно появился грабитель, укравший чемодан и портфель. Воры оказались «благородными» людьми. Они вернули жертве вещи, хотя портфель очень полегчал (Эбаноидзе, 2004). А частичным объяснением их поступка были социальные обстоятельства: воры оказались беженцами из Абхазии.