Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление

Если мы согласимся с тем, что человек – это свобода выбора в заданной ситуации, то легко поймем, что эту свободу можно определить как аутентичную или неаутентичную, в зависимости от ее выбора самой себя в той ситуации, в которой она возникает. Аутентичность, по самому смыслу слова, предполагает способность трезво и адекватно оценивать ситуацию, брать на себя ответственность, принимать опасности, которыми ситуация чревата, и с гордостью – или в унижении, а иногда – с ненавистью и страхом отстаивать свои права.

Вне всякого сомнения, аутентичность требует большой смелости – и не только смелости… И аутентичным евреем будет тот, который утверждает себя в атмосфере окружающего презрения и – через это презрение [Там же].

В силу присущей человеческим действиям ситуативности аутентичность может никогда не реализоваться полностью. Люди могут стремиться к достижению аутентичного состояния в данной ситуации, но они никогда не могут знать, достигли они его или нет, поскольку их собственная субъективность является частью того, что определяет их ситуацию и, следовательно, их выбор. Именно недостижимость аутентичности и постоянное изменение ситуации одновременно допускают и определяют процесс становления.

Сартр пережил французскую оккупацию и войну. Этот опыт сыграл решающую роль в развитии его философии экзистенциализма. В «Дневниках странной войны» Сартр отмечает, что война все больше становилась одновременно материалом и объектом его размышлений. К 1940 году он оказался на экзистенциальном «перепутье», и «аутентичность» требовала, чтобы он понял и пережил войну как «один из способов человеческого бытия в мире» [Sartre 2009: 111]. Немецкий плен в 1940 году и последовавшие за этим обстоятельства заключения и солидарности явно сыграли решающую роль в его осознании важности политики и особенно императива сопротивления. Фактически Сартр сочинил первую серьезную пьесу «Бариона, или Сын грома» в декабре 1940 года, когда жил в лагере для военнопленных в Трире [Sartre 1976: 183].

В письме Симоне де Бовуар в 1940 году Сартр открыто говорил о том, что он изначально присоединился к лагерной группе драматургов, чтобы избежать тяжелого физического труда остальной части лагеря. Драматурги были освобождены от такого труда, так как их роль заключалась в том, чтобы писать пьесы, которые будут развлекать товарищей по заключению и поддерживать их моральный дух (и, следовательно, ослаблять их стремление к бунту). В письме к Бовуар Сартр с энтузиазмом отзывается об актерских проектах и с радостью пишет, что его собственная пьеса «Бариона» должна быть поставлена в ближайшем будущем. «Пожалуйста, поверь, – писал он, – что я, несомненно, обладаю талантом драматурга». Сартр был доволен пьесой, заявив в том же письме о желании написать еще больше пьес в будущем [Ibid.: 184].

Сюжет пьесы «Бариона» сосредоточен на рождении Христа, теме, которая решала сразу две задачи: во-первых, все заключенные были знакомы с сюжетом и временем постановки – это был канун Рождества, – что обеспечивало Сартра большой и восторженной аудиторией. Во-вторых, тот факт, что время и место действия пьесы были так далеки от непосредственного положения узников, позволял Сартру быть крайне политически и философски провокационным, не опасаясь порицания со стороны немцев. Как он сказал Поль-Луи Миньону в 1968 году:

Для меня в этом эксперименте было важно именно то, что как заключенный я мог обратиться к своим товарищам по заключению и поднять общие для всех нас проблемы. Сценарий изобиловал намеками на обстоятельства того момента, которые были совершенно ясны каждому из нас.

Посланник из Рима в Иерусалим был в нашем представлении немцем. Наши конвоиры видели в нем англичанина в его колониях! [Ibid.: 185].