Политрук. На Ржевском выступе

«Тройка», между тем, развернула башню к лесу, и орудие-коротыш блеснуло огнем. Куда усвистал снаряд, не знаю, но в бортовой броне танка словно сами собой возникли пробоины. «Т-III» дернулся и застыл – похоже, пуля нашла механика-водителя, прободав того насквозь.

– Молодцы! – бросил я. – Так их, гадов. Артем, не слезай с рации, пока не вызовешь авиацию! А то расплодилось тут танков всяких…

– Есть!

Трошкин развернулся бежать и присел от испуга – снаряд рванул поблизости, воздушной волной осыпая бруствер. Радист торопливо юркнул в блиндаж.

«Не боись, Тёма, – подумалось мне. – Глядишь, до воентехника дорастешь. До младшего…»

Шныряя по ходам сообщения, я выбрался к родимой 8-й роте. За глинистым валом притаились «цуйки», взревывая станковыми ДШК и ровно стрекоча «максимами».

– Ротный!

Порошин вывалился из стрелковой ячейки, очумело отряхивая песок.

– Долбануло рядом совсем… – пробормотал он и вытянулся во фрунт.

– Не тянись, – заворчал я, – не на параде… Держитесь?

– Держимся, товарищ командир! Только… Нам пушку разбило, – нажаловался комроты. – А у другой панораму снесло, целимся через дуло… Одна «пятидесятка» целая пока, правда, снарядов хватает.

– Минометы?

– Только те, что на «цуйках», но мин мало, всего один ящик остался.

– Используй, Женя, – вздохнул я, – выпалывай чертову пехоту!

– Как тяпкой! – белозубо улыбнулся Порошин и крикнул: – Минометчики, к бою!

Растревоженный и неуспокоенный, я убрел обратно к артиллеристам. За спиной падали четкие команды:

– По пехоте! Заряд три! Прицел четыре-шестнадцать! Огонь!

– Выстрел!

Несерьезный хлопок, и мина взвилась, описывая крутую дугу.

– С горячим приветом, хренадеры! – выцедил я.

Там же, позже

Казалось чудом, что мы все еще живы. И не просто трясемся, зарывшись в норки, а воюем, бьем врага из его же оружия. Сколько наших полегло, я не знал. И не спешил послать за Шубиным или еще за кем – тяжкая усталость одолела вконец.

С раннего утра бегаю, ношусь по траншеям в попытке быть везде. Артиллеристы толкают пушку – и я подпихиваю. Пересел «пан Зюзя» на «однойку», затеял боезапас пополнить – и я снаряды таскаю. Громоздит ротный полукапонир – и комбат тут как тут, с саперной лопаткой наперевес…

Салов твердо обещал авиацию вызвать – «ближе к вечеру», как он выразился, а до тех пор надо справляться самим. Своими силами. А их уж и нет…

Мины кончились. Патроны для «ДШК» и те вышли. Последний снаряд запихали в накаленную «ахт-ахт», и тут прилетело. Меткий ли снаряд послал наводчик танковой пушки или шальной занесло, а только орудие раскурочило в лом.

Запаленно дыша, я подхватил снаряд для «однойки» и потащил, терпя ноющую боль в оттянутых руках. Это сколько же я железа «перекачал» сегодня… Шварценеггер позавидует.

Громыханье выстрелов и взрывов подутихло или это я малость слух потерял? Все шумы сраженья слились в нудный гул, и он плавал над позициями как монотонный звуковой фон, вроде ливня за окном.

Сгибаясь, от чего ломило поясницу, я добрел, дошкандыбал до «однойки». Из задней дверцы как раз показался Зюзя, чумазый и распаренный, с устатку забывший «мову».

– Ни, товарищ командир, – крикнул он, бодрясь, – лучше танк склепать! А то я туточки за троих! Сползу за рычаги, подвину цю колдобину, як треба, и обратно к орудию! Заряжаю, навожу… Давайтэ!

Кряхтя, он нагнулся, а я выжал снаряд.

– О-па! Держу, – прокряхтел военком. – Синицкий обищав подойти, будыть за мехвода…

– Скоро составлю вам компанию, – пообещал и я, руками упираясь в корму самоходки. – Щас только с Бритиковым перетолкую, а то у 8-й совсем «арты» не осталось… Много тебе еще?

– Давайте ще один, товарищ командир, и хватыть!

Я кивнул, да и поплелся за «ще одним». По дороге нашел себе занятие, а заодно – маленькую передышку для измочаленных мышц. Пригнулся и глянул в стереотрубу. Ну, хоть не зря…

Десятки танков коптили небо черными и синими дымами, а полегшую траву окраса жженого сахара уминали тушки в шинелях цвета «фельдграу». Картинка!

Мой рот сложился в кривую ухмылку. Не зря…

– Товарищ командир!

Я поднял глаза. Передо мной покачивался Бритиков – бледный, без фуражки, с обмотанной бинтом головой.

– Мы там «цуйку» впрягли, товарищ командир, – старательно выговорил лейтенант, – оттащим одну «семидесятипятку» Порошину. А то с того фланга – тишина…

– Добро, – кивнул я, экономя слова. Говорить о том, что я-де и шел за этим к нему – зачем?

Подхватив на руки снаряд, со стоном распрямился и даже не глянул кругом. Слышит ли кто, как я тут расстонался, или нет, мне было совершенно безразлично. Отупел.

Выйдя к «САУ-1», обнаружил Синицкого в изгвазданном танкистском комбезе и шлемофоне, сдвинутом на затылок.

– А замполита куда дел? – через силу пошутил я.

– В 6-ю ускакал, товарищ командир! Сказал: «Тудой и назад!»

Танкист наскоро докурил самокрутку и протянул руки за снарядом…

Мы оба слышали зловещий посвист мины, но не придали этому значения. Запредельная усталость и привычка не обращать внимания на сталь разящую сложились…