Полководческое искусство

Противник был не на лейпцигской равнине, которую предстояло наводнить кавалерией, а скорее на возвышенности между Заале и Ильмом. Обнаружение этого факта не может быть приписано разведывательной деятельности кавалерии Мюрата, которая действовала на неверном направлении, хотя своевременная рекогносцировка на Заале и за рекой, чья сильно изрезанная долина скрывала передвижения пруссаков, куда раньше дала бы Наполеону картину истинного положения дел, причем с куда большей точностью, нежели это произошло в ходе собственно сражения под Йеной, а вплоть до начала последнего он оставался в неведении относительно разгоревшегося вследствие отхода главной прусской армии сражения при Ауэрштедте. Если же победой под Йеной и Ауэрштедтом, помимо ряда благоприятных обстоятельств и обязаны лишь безошибочному чутью французского полководца, но не разведывательным действиям его конницы, то этому также явно посодействовало и то, что к началу наступления крупные кавалерийские соединения повсеместно тяготели поближе к своей пехоте. Конечно, не следует забывать о том, что гористый и лесистый характер местности при недостатке дорог, имевшем место на тот момент, весьма посодействовал тому, что коннице в любой момент могла потребоваться помощь подоспевшей пехоты. Кроме того, французская кавалерия пользовалась карабинами, а оружием тогда были ружья, заряжавшиеся с дула и с кремневым замком, а потому они не обладали даже и близко той точностью, что современные мелкокалиберные и многозарядные винтовки. Поэтому патрулям в чужой стране, зачастую не зная языка, приходилось с трудом находить себе дорогу. Повсеместное отсутствие карт стало еще одним серьезным препятствием. Ведь маршал Ланн в начале кампании 1806 г. просил императора предоставить ему карту района будущей операции, однако таковой, даже мелкого масштаба, не оказалось. Но главной причиной тому, что кавалерия не могла освободиться от тяготения к пехоте, следует искать в том, что не в ее обыкновении было предпринимать самостоятельные переходы, хотя в качестве исключения мы и приводили специальные приказы, требовавшие от нее этого. К тому же была и еще одна привычка не придерживаться того преимущества, что давал более быстрый ход лошади по сравнению с пехотой, так что зачастую она только вечером передовыми частями вступала в уже пройденные кавалерией деревни. Стремления к самостоятельным действиям французской кавалерии не хватало так же, как и в предшествующие годы.

Лишь при дальнейшем продвижении, так как противник нигде крупные силы кавалерии навстречу не выдвинул, в открытом поле и сложилось само собой целесообразное применение кавалерии. По мере крупных успехов росла и смелость в действиях. Французская кавалерия постепенно училась тому, чего от нее требовалось, освобождаясь от зависимости от пехоты и обгоняя ее на половину, а то и на полный дневной переход. Постоянная убыль лошадей сама собой привела к тому, что лучшие из них стали отбираться для действий под командованием самых дельных офицеров. При развертывании на Висле поздней осенью 1806 г. кавалерия Наполеона находилась далеко перед фронтом. На передовой вели разведки патрули силами в 25–50 коней.

Возможность стать собственно тем родом войск, который ведет преследование, французская кавалерия получила после 14 октября 1806 г.[419] Хотя истинное направление отхода пруссаков было обнаружено довольно поздно, а преследование часто затруднялось существенными помехами, в целом, однако, то, как оно велось и эффект от него представляют собой свершение, весьма отчетливо охарактеризованное Наполеоном в требовании от 28 октября, поставленном перед Бернадотом: «Никакого отдыха, пока хоть один солдат прусской армии еще выставлен в поле»[420].