Полководцы Святой Руси

Но помимо дядьев у него какое-то время был еще один соперник, обладавший большими правами на власть над Северо-Восточной Русью, нежели он сам. Это брат его родной, притом старший, первенец Александра Невского князь Василий. В 1257 году между ним и отцом произошел конфликт: Василий Александрович по наущению дурных советников поссорился с родителем, поскольку склонился в пользу дерзкой новгородской вольности. Удалые вечевики не хотели «давать число», Александр Невский настаивал, сын дал слабину, тем самым фактически подняв мятеж против него. Александр Ярославич отстранил его от политических дел и никогда больше не ставил княжить в Новгороде Великом. Отец явно возложил лучшие свои надежды на второго сына, Дмитрия и вскоре «обручил» его с Новгородским княжением. Но в опале, на периферии, Василий пребывал до кончины родителя. А дальше у него появлялся шанс «отыграть» свое величие. И не стал бы его младший брат великим князем, если бы Василий Александрович не ушел из жизни относительно молодым человеком. До заветной даты 1276 он просто недотянул, — и не случилось меж братьями никакой борьбы.

Итак, взошел на стол великокняжеский Дмитрий Александрович, честно дождавшись своей очереди, будучи законным — законнейшим! — преемником по праву человеческому и по обычаю Божьему. Когда верховная власть над Русью перешла к Дмитрию Александровичу, всем и каждому было ясно: это сильный, авторитетный правитель. И действительно, правление его начиналось славно: Дмитрий Александрович в 1277 году присоединил к великому княжению еще и власть над Новгородом, тогда же или годом позднее совершил успешный поход на мятежных карелов. Великокняжеские дружины и новгородское ополчение взяли, по словам летописи, карельскую землю «на щит», вернулись с большим полоном.

Затем князь поставил крепость Копорье для охраны Балтийского побережья[196]. Этому укрепленному пункту придавалось особенное значение. Сначала Дмитрий Александрович «срубил» его на свои средства, но год спустя вместе с новгородцами усилил крепость каменными постройками. Для послебатыевой Руси, сильно обедневшей, обращавшейся к каменному строительству весьма редко, да и то по преимуществу к храмовому, а не крепостному, возведение каменных фортификационных сооружений — случай исключительный, редчайший. Пункт для возведения укреплений был выбран идеально: он позволял контролировать чрезвычайно важное направление. Любое продвижение датчан (особенно опасных здесь), немцев, шведов, любой десант на балтийском побережье встречало бы на своем пути Копорье. В стратегическом плане возобновление тут крепости (она существовала на этом месте и раньше, но подверглась разрушению) являлось разумным ходом. Далеко глядел великий князь Дмитрий Александрович. Помнился ему ковер из трупов на заснеженном поле под Раковором. Как видно, мечтал он подкрепить границу, дабы избежать подобной бойни на Русской земле.

Более того, Копорье могло стать опорным пунктом не только для обороны, но и для продвижения на север. Новгород Великий имел лишь один серьезный оплот в северных владениях — Ладогу. Но далека была она от Карелии, от Кольского полуострова, тем более от финских земель. Копорье — поближе. Потом появятся крепость Корела[197] и «град Ореховец» на Неве, в сущности, как реакция на строительство шведского Выборга, но до рождения первого из этих укрепленных пунктов еще полтора десятилетия, а второй возникнет через сорок с лишним лет. Копорье, таким образом, требовалось и для обороны и в какой-то степени для обеспечения возможностей двигаться на север.

Новгородцы противились тому, чтобы крепость оборонял гарнизон, состоящий из людей великого князя. Им не нравилось появление княжеской твердыни на территории вечевой республики. С политической точки зрения у них, разумеется, появился повод для беспокойства. Но если смотреть на сооружение Копорской крепости с точки зрения всей Руси, а не региональной, собственно новгородской, то тут требовался именно великокняжеский гарнизон — сильный и не зависящий от борения вечевых партий в столице Новгородской республики.

Сильные рати переяславские и владимирские стояли у Дмитрия Александровича за спиной. И по характеру он был крутенек — истинный князь-воитель, подобно отцу, деду, прадеду. В 1281 году чуть не дошло до большой войны между ним и Новгородом Великим. Лишь власть духовная умолила великого князя не казнить Новгород и удержать меч в ножнах. Но гарнизон свой Дмитрий Александрович в Копорье все-таки поставил, смирив бурление волн дерзости на просторах вечевой державы.

Великий князь еще успел выступить как миротворец, погасив конфликт в ростовском доме Рюриковичей… Успел выдать свою дочь Марию за доблестного воина князя Довмонта-Тимофея Псковского… И тут на него обрушилось испытание горестное и трагическое.

Смута