Поллианна

Его паства! Это его люди! Может ли он так поступить с ними? Осмелится ли он сделать это? Осмелится ли он не сделать этого? Это было страшное обвинение даже без его собственных слов, что должны были последовать за ним. Он горячо и усердно молился, прося Бога о помощи, о наставлении. Ему страстно хотелось – о, как страстно ему хотелось в этот трудный час поступить правильно! Но что будет правильным?

Проповедник не спеша сложил бумажные листы и сунул их обратно в карман. Потом, со вздохом, больше похожим на стон, он осел наземь под деревом и закрыл лицо руками.

В таком виде его обнаружила Поллианна, возвращающаяся домой от мистера Пендлтона. Испуганно вскрикнув, она подбежала к нему.

– О, мистер Форд! Вы… вы ведь не сломали ногу или что-то ещё, правда? – спросила она.

Преподобный поспешил опустить руки и посмотрел на девочку, пытаясь улыбнуться.

– Нет, милая, нет, правда! Я просто… отдыхаю.

– О, – вздохнула Поллианна, выпрямляясь. – Ну, тогда хорошо. Понимаете, мистера Пендлтона я нашла в лесу со сломанной ногой, но, правда, он тогда лежал на земле. А вы сидите.

– Да, я сижу, и у меня ничего не болит – такого, что врачи могли бы вылечить.

Последние слова он произнёс очень тихо, но Поллианна их расслышала. Её глаза тотчас же засветились тёплым сочувствием.

– Я знаю, о чём вы… вас что-то гложет. У папы тоже такое часто бывало. Наверное, со многими священниками это случается. Ведь от них так много зависит, знаете…

Преподобный Пол Форд посмотрел на неё удивлённо.

– Твой отец был священником, Поллианна?

– Да, сэр. Вы не знали? Мне казалось, что все знают. Он женился на сестре тёти Полли, она была моей мамой.

– А, понимаю. Но видишь ли, меня здесь не было много лет и не все семейные истории мне известны.

– Нет, сэр… то есть да, сэр, – улыбнулась Поллианна.

Повисла долгая пауза. Преподобный, всё ещё сидевший у подножия дерева, казалось, вовсе забыл о присутствии Поллианны. Он вытащил из кармана какие-то бумаги, развернул, но смотрел не на них. Он смотрел на листок, одиноко лежащий на земле неподалеку – ничем не примечательный, жухлый и безжизненный. Поллианне почему-то стало жаль проповедника.

– Сегодня… сегодня хороший день, – с надеждой произнесла она.

Сначала преподобный ничего не ответил, но потом вдруг опомнился и посмотрел на неё.

– Что? Ах, да, сегодня очень хороший день.

– И совсем не холодно, хотя уже октябрь, – заметила Поллианна с ещё большей надеждой. – Мистер Пендлтон разжёг камин, хоть и сказал, что в этом нет необходимости. Просто чтобы смотреть на огонь. Я люблю смотреть на огонь, а вы?

Поллианна терпеливо ждала ответа, а когда его не последовало, попробовала зайти с другой стороны.

– Вам нравится быть священником?

Преподобный Пол Форд быстро поднял на неё глаза.

– Нравится ли мне… Что за странный вопрос! Почему ты спрашиваешь меня об этом, милая?

– Просто ваш вид… Вы напомнили мне о папе. Он иногда выглядел точно так же.

– Правда? – Голос преподобного звучал вежливо, но его взгляд вернулся к сухому листу на земле.

– Да, и тогда я спрашивала его, вот как вас сейчас, нравится ли ему быть священником.

Мужчина под деревом печально улыбнулся.

– И что он отвечал тебе?

– О, он всегда отвечал, что ему нравится, конечно же, но чаще он говорил, что и минуты не оставался бы священником, если бы не стихи ликования.

– Какие стихи?.. – Преподобный Пол Форд забыл про листок и с недоумением уставился на радостное лицо Поллианны.

– Ну, так их называл мой папа, – рассмеялась она. – Библия, конечно, их так не называет. Но это все те стихи, что начинаются с «радуйтесь, праведные, о Господе…» или «возрадуйтесь в Господе…» или «громче всех ликуй…» и прочие, знаете, их очень много. Однажды, когда папе было совсем невмоготу, он их сосчитал. И насчитал восемьсот.

– Восемьсот!

– Да, тех, что призывают ликовать и радоваться, знаете, поэтому папа и прозвал их стихами ликования.

– О! – На лице преподобного появилось странное выражение. Его глаза остановились на верхнем листе бумаги в его руках: «Горе вам, книжники и фарисеи! Лицемеры!» – Так, значит, твой отец любил стихи ликования, – проговорил он.

– О да, – энергично кивнула Поллианна. – Он сказал, что в тот день, когда он решил сосчитать их, ему сразу стало легче. Он сказал, раз уж Бог не поленился призвать нас к радости и ликованию целых восемьсот раз, значит, он действительно хочет, чтобы мы не унывали. И папе даже стало стыдно, что он мало радовался. После этого он находил в них утешение всякий раз, когда что-то шло не так, например, когда приходские дамы ругались… то есть когда они не соглашались друг с другом, – поспешно поправила себя Поллианна. – Папа сказал, что именно из-за этих стихов ликования он и придумал игру. Он начал с меня и костылей, но ему это подсказали стихи ликования.

– И что это за игра? – спросил священник.

– Находить во всём что-нибудь такое, чему можно порадоваться, знаете. Как я уже сказала, он начал с меня и костылей.

И Поллианна снова рассказала свою историю – в этот раз человеку, который слушал её с добротой и пониманием.