Полное собрание рассказов

– Мне нравится, когда ты меня так называешь. Повтори.

– Этим словом должно заканчиваться предложение, – короткая пауза. – Дочка.

– Может, все потому, что я моложе. Я люблю этих детей. Люблю всех троих, сильно, и думаю, что они удивительные. Я не знаю, есть ли другие такие же дети. Но Энди слишком молод для меня, чтобы выйти за него замуж, и я люблю тебя. Поэтому я забываю о них, и я счастлива тем, что могу быть с тобой.

– Ты хорошая.

– На самом деле нет. Со мной ужасно трудно. Но если я кого-то люблю, то точно знаю это, а тебя я люблю сколько себя помню, поэтому я стараюсь быть хорошей.

– Ты удивительно хорошая.

– Нет, я могу быть еще лучше.

– Не пытайся.

– Какое-то время не буду. Роджер, я так счастлива. Мы будем счастливы, правда?

– Да, дочка.

– И мы будем счастливы всегда, так? Я знаю, с моей стороны это звучит глупо, я – мамина дочь, а у тебя большая семья. Но я в это верю, и такое возможно. Я любила тебя всю жизнь, а раз такое возможно, то возможно и быть счастливым. Да? Все равно скажи это.

– Я думаю, да.

Он всегда так говорил. Не только в этом автомобиле. В других автомобилях в других странах. Но в этой стране тоже, и верил в это. И это было возможно. Когда-то все было возможно. В том числе и на этой дороге, на участке, который лежал впереди, там, где канал с чистой и быстрой водой проходил по правую руку, и по нему на долбленой лодке плыл индеец, отталкиваясь от дна шестом. Сейчас никакого индейца они не видели. Это случилось прежде. Когда все было возможно. До того как улетели птицы. До индюка. До большой гремучей змеи. Индеец в долбленке отталкивался шестом от дна. А с носа на индейца смотрел олень с белыми шеей и грудью и тонкими ногами, которые заканчивались изящными копытами, формой напоминавшими разбитое сердце, и с миниатюрными рожками на голове. Они остановили автомобиль и заговорили с индейцем, но тот не понимал на английском и только улыбался, и олень лежал мертвый, и его широко раскрытые глаза смотрели прямо на индейца. Все было возможно и тогда, и еще в течение пяти лет после. А теперь? Теперь – нет, если только он сам к этому не стремился, и от него требовалось сказать, чего он хочет, и только тогда появлялся шанс, что желания его осуществятся. Они не осуществлялись, если он их не озвучивал. Ему приходилось их озвучить, а потом почувствовать, и уж тогда, возможно, он мог в них поверить. И потом, возможно, они стали бы явью. «Возможно» – отвратительное слово, думал он, и оно становится еще более отвратительным, если возможность улетучивается, как дым с конца сигары.

– У тебя есть сигареты? – спросил он девушку. – Я не знаю, работает ли прикуриватель.

– Я не проверяла. Не курила. Я спокойна, поэтому не курю.

– То есть ты куришь, только когда нервничаешь?

– Думаю, да. По большей части.

– Проверь прикуриватель.

– Хорошо.

– Парень, за которого ты вышла замуж, кем он был?

– Давай не будем говорить о нем.

– Я и не собирался. Просто спросил, кто он.

– Ты его не знаешь.

– Ты действительно не хочешь рассказывать мне о нем?

– Да, Роджер, не хочу.

– Хорошо.

– Извини. Он был англичанином.

– Был?

– Есть. Но «был» мне нравится больше. И потом, ты сказал «был».

– Слово хорошее, – согласился я. – Куда лучшее слово, чем «возможно».

– Я не понимаю, о чем ты, но я тебе верю. Роджер?

– Да, дочка.

– Ты чувствуешь себя лучше?

– Намного. У меня все отлично.

– Ладно. Я расскажу тебе о нем. Он оказался геем. Вот так. Он ничего об этом не говорил и не вел себя как гей. Абсолютно. Честное слово. Ты, наверное, думаешь, что я глупая. Но он ничем себя не выдавал. Был таким красавчиком. Ты знаешь, какие они иной раз бывают. А потом я об этом узнала. Практически сразу. В первую ночь. Давай мы больше не будем об этом говорить?

– Бедная Елена.

– Не называй меня Еленой. Называй дочкой.

– Моя бедная дочка. Моя дорогая.

– Это тоже хорошее слово. Только не надо сочетать его с «дочкой». Получается нехорошо. Мама все знала. Я думаю, могла бы и сказать. Но сказала, что ничего не замечала, а когда я ответила: «Могла бы и заметить», услышала от нее: «Я думала, ты знаешь, что делаешь, и посчитала, что не вправе вмешиваться». Я спросила: «Неужели ты или кто-то еще не могли мне хоть что-то сказать?» И получила ответ: «Дорогая, все думали, что ты знаешь, что делаешь. Все. Всем известно, что ты сама к этому безразлична, и у меня были все основания думать, что ты знаешь, кто есть кто на этом маленьком островке, где нет чужаков».

Она, напряженная, сидела рядом, голос звучал бесстрастно, лицо не выражало эмоций. Она просто использовала правильные слова, в том порядке, который хорошо знала. Роджер подумал, что и звучат они правильно.

– Мама меня утешала, – продолжила девушка. – В тот день она много чего мне рассказала.

– Послушай. – Роджер повернулся к ней. – Мы от этого избавимся. От всего. Мы избавимся от этого прямо здесь и сейчас. Но все, от чего мы избавимся, ты всегда можешь мне рассказать. Но мы забудем все это прямо здесь и сейчас, действительно забудем.