Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 1

М. читал стихи Шевченко в Киеве в 1919 г. (см. примеч. «На каменных отрогах Пиэрии...»). Ст. 13–14 и театральные реминисценции вызваны встречами с О. Арбениной, которая писала, что эти строки связаны с их ночными, после окончания спектаклей, прогулками по Петербургу, — «у меня был ночной пропуск» (6, с. 549). Словно солнце мы похоронили в нем. Как можно судить по статье «Скрябин и христианство», подразумевается несбывшееся отпевание Пушкина в Исаакиевском соборе: «Пушкин и Скрябин — два превращения одного солнца, два перебоя одного сердца. Дважды смерть художника собирала русский народ и зажигала над ним свое солнце... Мраморный Исакий — великолепный саркофаг — так и не дождался солнечного тела поэта». Блаженное, бессмысленное слово. Возможно, здесь — отзвук поэтической концепции Гумилева, известной по изложению в дневнике А. Блока: «В начале было Слово, из Слова возникли мысли, слова, уже непохожие на Слово, но имеющие, однако, источником Его; и все кончится Словом — все исчезнет, останется одно Оно» (запись 22 окт. 1920 г.). Киприда — одно из имен Афродиты. И блаженных... соберут. Реминисценция из ст-ния Пушкина «Кривцову»:

Смертный миг наш будет светел;
И подруги шалунов
Соберут их легкий пепел
В урны праздные пиров

(61). Хоры сладкие Орфея. Подразумевается, как и в ст-нии «Чуть мерцает призрачная сцена...», опера Глюка «Орфей и Эвридика». Родные темные зрачки. Возможно, образ связан с матерью поэта (49, с. 54). Ночное солнце. Здесь, как и выше, связано с образом Пушкина: «Я вспомнил картину пушкинских похорон, чтобы вызвать в вашей памяти образ ночного Солнца, образ поздней греческой трагедии, созданный Еврипидом, видение несчастной Федры» («Скрябин и христианство»). Грядки красные партера («Другие редакции»). Речь идет об Александрийском театре.

* «Чуть мерцает призрачная сцена...». Т (с опечаткой в ст. 27). — Жизнь искусства. 1921. 9–14 авг. (первая публ.). — Альманах Цеха поэтов. Пг., 1921. Кн. 2, с датой /Декабрь 1920/. — Искусство. Баку, 1921, № 2/3. — ВК. В других публ. в периодической печати — в редакции «Искусства». Под загл. /«Эвридика»/ — в ПС и «Искусстве»; /Театральный разъезд/ — «Обозрение гг. Ростова и Нахичевани-на-Дону». 1922. № 5. Черновой автограф с завершенной редакцией (СИ), с датой /Ноябрь 1920/. Автограф в альб. Ю. Юркуна, с разночтением (Соч., с. 490). В С замена слов «кромешна ночи тьма» на «храпит и дышит тьма» — цензурного характера. В сюжете ст-ния — впечатления от оперы «Орфей и Эвридика» Глюка, шедшей в 1920 г. на сцене Мариинского театра. Отсюда «хоры слабые теней» (хоры теней) и цитата (ст. 30). В связи с ними в строфах 1, 2 возникают картины «старого» театрального Петербурга с образами, близкими ст-нию «Летают валькирии, поют смычки...», и общими для обоих реминисценциями из «Евгения Онегина»: «Еще усталые лакеи / На шубах у подъезда спят... / Еще, прозябнув, бьются кони... / И кучера, вокруг огней...» (гл. 1). Затем мотивами «розы», «итальянской речи» и «ласточки, упавшей на горячие снега» вводится образ итальянской певицы Анджолины Бозио (1830–1859), выступавшей в Мариинском театре и погибшей в Петербурге от простуды, — образ, возникающий также в «Египетской марке» (47, с. 381–382). Названные мотивы восходят к пассажу, посвященному смерти Бозио, из поэмы Некрасова «О погоде»:

Но напрасно ты кутала в соболь
Соловьиное горло свое,
Дочь Италии! С русским морозом
Трудно ладить полуденным розам.

Ст. 19–20 звучат как бы репликой на эти строки Некрасова (21, с. 283–285). Другой подтекст, перекликающийся с некрасовским, — пушкинский:

Вотще Киферу и Пафос
Мертвит дыхание мороза —
Блестит между минутных роз
Неувядаемая роза...

(112, с. 96–97). О судьбе Бозио поэт говорил: «смерть искусства в этом городе» (53, с. 147). Мельпомена — муза трагедии. Плошка — сосуд в виде блюдца с вложенным фитилем; здесь — огни. Эвридика — в греч. миф. жена легендарного певца Орфея, погибшая от укуса змеи. Орфей проник в Аид и звуками своей лиры растрогал Персефону, получив позволение вывести Эвридику; по пути он забыл о поставленном условии — не глядеть на жену до возвращения домой и вновь потерял ее. Родной язык... чужеземных арф родник. Когда поэт писал эти строки, он имел в виду Батюшкова (44, с. 99). «Ты вернешься на зеленые луга» — звучит в хоре блаженных теней из 2-го акта оперы Глюка.