«Опять я могъ бы быть счастливый, но жестоко сутьба пресл
довалъ мене. Шпіоны Наполеона были тогда во всхъ городахъ и деревни, и каждую минута мене могли открыйть. Отецъ мой не говорила мене ничего; но я зналъ, онъ боялся, что въ его дом найдутъ бглый человкъ, и тогда всей пропало. Отецъ, кром того, всей свое имнія одалъ брату Johann’у и мн не було кусокъ хлба. Богъ мене свидтель, что я не сердился за это, но я его [?] прощалъ всмъ, не хотлъ мшать ихъ счастью и ршился идти дальше самъ искать свой кусокъ хлба. – Но въ полкъ я ни за что на свт не хотлъ идти, потому что не хотлъ служить проти свое отечество. Да, Николенька, я могу сказать передъ Богомъ Всемогущимъ, что я помнилъ, что мн сказалъ мой маменька и всегда былъ честный Саксонецъ. – Я ршился. Суббота вечеркомъ, когда въ дом мыли полъ, я взялъ мшокъ съ своими вещами, пришелъ къ маменьк. «Куда идешь, Фрицъ?» сказала маменька. Я сказалъ: «я пойду къ моему пріятелю, онъ живетъ за 5 миль отсюда, не найду ли я мста». – «Прощай. Когда ты придешь домой, Фрицъ?» сказала маменька. Я сказалъ: «прощайте», поцловалъ его и не могъ удерживать слезы (я хотлъ совсмъ уйдти). – «Что ты, мой Фрицъ, такъ плачешь? вдь ты придешь на этой недли», и она поцловала меня. – «Всю Божья Воля, будьте вс счастливы», я сказалъ и пошелъ. – «Фрицъ! Что ты говоришь?» закричалъ маменька: «поди сюда». Я плакалъ, сердце у меня пригнуть хотло и насилу могъ терпйть, но я не посмотрлъ на него и пошелъ своимъ дорогамъ. Больше я никогда не видалъ свою маменька и не знаю, живъ-ли онъ, или померла. Такъ я долженъ былъ, какъ колодникъ, бжать изъ собственна своего дома и въ чужихъ людяхъ искать своего хлба. Ich fam nach Ems,90 тамъ мене узналъ Генералъ Спазинъ, который лчился тамъ звоимъ семейства, полюбилъ мене, досталъ у посланника паспортъ и взялъ мене къ себ учить его маленькія дтьи, и я похалъ въ Россію». – Тутъ Карлъ Иванычъ снова сдлалъ продолжительную паузу, понюхалъ табачку и, поправивъ кружокъ съ парикмахеромъ, закинулъ немного назадъ голову, закатилъ свои добрые голубые глаза и, слегка покачивая головой, принялся улыбаться такъ, какъ улыбаются люди подъ вліяніемъ пріятныхъ воспоминаній. «Да, началъ онъ опять, поправившись въ кресл: много я испыталъ въ своей жизни хорошаго и дурнаго, но вотъ мой свидтель, сказалъ онъ, указывая на образокъ Спасителя, шитый по канв, висвшій надъ его кроватью, что никто не можетъ сказать, чтобы Карлъ Иванычъ былъ когда нибудь нечестнымъ человкомъ. Der General Spasin hatte eine junge Tochter. Das liebensmürditgfte Frautlein, das man nur fehen fonnte. Ich gab ihr Leftion. Kurz, fie wurde in mich verliebt.91 Онъ полюбила мене». Пропускаю подробности этой связи, начатой, по разсказу Карла Иваныча, самой барышней, генеральской дочькой, и отъ которой Карлъ Иванычъ всми средствами старался удерживать ее, передаю его разсказъ въ томъ мст, гд опять рзко выкаталась нмецкая честность и порядочность моего стараго дядьки.—