Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

– «Вотъ вамъ судья!» сказалъ Карлъ Ивановичь, одной рукой взявъ ее за руку, а другою указывая на образъ. Добрый старикъ былъ такъ растроганъ, что слезы были у него на глазахъ, и голосъ прерывался. Онъ замолчалъ, схватилъ руку Мими и такъ долго и нжно цловалъ ее, что Мими пришла въ замшательство, <и не знала, что длать съ своими лицомъ, губами, когда она перестала цловать его въ високъ.> – Я часто имлъ случай замчать, что, находясь въ чувствительномъ расположеніи духа, нечаянно и невольно обращаешь свою нжность совсмъ не на тхъ людей, которымъ она предназначена. Карлъ Ивановичь былъ огорченъ разлукой съ нами, а со слезами цловалъ руку своего единственнаго врага, ежели только могли быть враги у этаго добрйшаго существа.

На крыльц Карлъ Ивановичь простился съ нами. Мн пришла въ голову въ эту минуту сцена его свиданья съ матерью, и я не могъ удержать слезъ, не столько отъ горести разлуки, сколько отъ этаго воспоминанія. Николай, стоявшій тутъ-же на крыльц, къ великому моему удивленію, вдругъ скривилъ ротъ, когда Карлъ Ивановичь обнялъ его, и, не думая скрывать свою слабость, заплакалъ какъ женщина.

– «Прощайте, Карлъ Ивановичь!» —

Растроганный сценой отъзда славнаго Карла Ивановича, мн какъ-то странно было слушать самодовольный, безпечный свистъ Августъ Антоновича St.-Jérôm’a въ то время, какъ онъ разбиралъ свои вещи. Но скоро чувство неудовольствія замнилось во мн весьма естественнымъ чувствомъ любопытства, съ которымъ я разсматривалъ вещи и движенія человка, долженствовавшаго имть на жизнь нашу такое близкое вліяніе. – Судя по тмъ красивымъ щегольскимъ вещамъ, которыя онъ раскладывалъ у себя на столик, по сафьянному креслу на мдныхъ колесахъ, которое было внесено въ его комнату и въ особенности по большому количеству лаковыхъ сапогъ, прюнелевыхъ ботинокъ, шелковыхъ жилетовъ и разноцвтныхъ панталонъ, которыхъ каждая штука, по его собственнымъ словамъ, стоила не меньше 50 рублей, я заключалъ, что онъ долженъ быть человкъ очень гордый. Судя-же по тому, какъ онъ стоялъ посередин комнаты въ то время, какъ передвигали кровать и вбивали гвозди, съ руками, заложенными подъ фалды коротенькаго сюртука, и раз ставленными ногами, которыя онъ слегка приводилъ въ движеніе подъ тактъ насвистываемыхъ имъ веселыхъ мотивовъ вальсовъ и водевильныхъ куплетовъ, я заключалъ, что онъ долженъ быть человкъ, любящій веселье; но такое веселье, которое едва-ли придется намъ раздлять съ нимъ. – И въ томъ и въ другомъ случа я мало ошибался: Августъ Антоновичь былъ молодой блокурый мущина небольшаго роста съ довольно пріятной наружностью и дирочкой на подбородк. – Онъ былъ мускулистъ и коротконожка. —

<Ту-же особенность, которую я замтилъ въ Г-н Трост, гувернёр Ивиныхъ, я замтилъ въ немъ, т. е. онъ носилъ панталоны въ обтяжку, весьма красиво обрисовывающіе его ляжки и икры, которыми онъ видимо былъ очень доволенъ. > – Въ каждомъ движеніи и звук его голоса выражалось совершенное довольство собой, своими сапогами, своимъ жилетомъ, своимъ разговоромъ, однимъ словомъ, всмъ, что только имло что нибудь общаго съ его особой. – Онъ былъ не глупъ и не совсмъ неучъ, какъ большая часть соотечественниковъ его, прізжающихъ въ Россію, но слишкомъ французская самоувренность и нелпый взглядъ на все Русское человка, который смотритъ на вещи не съ тмъ, чтобы понять ихъ, а съ тмъ, чтобы разсказать или описать ихъ, длали его смшнымъ въ глазахъ людей боле проницательныхъ, 14-ти лтнихъ мальчиковъ и старушки, расположенной видть одно хорошее во всемъ иноземномъ, въ особенности французскомъ. —

Передъ обдомъ и во время обда Августъ Антоновичь не умолкалъ ни на минуту, и бабушка, какъ казалось, была очень довольна его болтовней. Она взялась объяснить ему наши характеры: «Володя, сказала она, будетъ военнымъ; онъ будетъ хорошъ собой, ловокъ, любезенъ, будетъ адъютантомъ какого-нибудь Генерала, будетъ имть блестящій успхъ въ большомъ свт и пойдетъ далеко по этой дорог. А Николенька, сказала она, подзывая меня къ себ, пойдетъ по дипломатической дорог. Онъ будетъ у меня славнымъ дипломатомъ, прибавила она, поднимая рукою волоса на моемъ тем, не правда-ли?» Не знаю, что разумла бабушка подъ словомъ «дипломата», но знаю то, что дипломатъ, по ея понятіямъ, не могъ быть безъ взбитаго кверху хохла, т. е. прически «à la coq», составляющей, по ея мннію, отличительную черту этаго званія. Вслдъ за этимъ Августъ Антоновичь вынулъ изъ кармана красиво исписанную тетрадку и просилъ бабушку позволенія прочесть ей свои мысли о воспитаніи, которыя онъ, принявъ на себя новую обязанность, усплъ набросать на бумагу. – Бабушка сказала, что это доставитъ ей большое удовольствіе, и St.-Jérôme началъ читать Essquisse sur l’éducation de doux nobles enfants Russes, confiés à mes soins par la Comtesse de Torchkoff, ou Précèptes et maximes, a l’usage d’un gouverneur.⁹⁷