Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Да какъ же именно онъ сказалъ? – сказала Марья Николаевна.

– Именно? – улыбаясь и красня повторила Кити. – Я помню, онъ сказалъ: «Я хочу, я ршился, я люблю васъ… быть моей женой». – Она засмялась съ слезами счастья на глазахъ. – И тутъ все случилось… И мы вышли на крыльцо, женихъ съ невстой, и только что вышло солнце. И какъ я помню, птухъ тутъ и кучеръ и дядя на крыльц, а мы что то глупое сказали и ухали. Назадъ мы хали по другой дорог, черезъ городъ, Варинька и[1607] студентъ скрылись изъ вида. Мы хали и говорили такъ хорошо. И никого до самого города не встртили. Ужъ подъзжая къ городу, мы помолчали, и онъ вдругъ, не глядя на меня, сказалъ: «Одно я бы желалъ, чтобы вы встртились съ нимъ и чтобъ безъ разговора чувствовалось, что то кончено». Я сказала: «Какъ вы не поймете, что это такое ужасное воспоминаніе?» – «Я бы желалъ, чтобы это было не «ужасное», а «простое, воспоминаніе». – «Да оно такъ и будетъ».

Только что я это сказала, мы видимъ, детъ навстрчу съ горы пролетка, и сидитъ какой-то одинъ въ черномъ плед и шляп срой. Мы спустились, перехали мостикъ, и пролетка спустилась. Никого кругомъ, только два нашихъ экипажа, и мы смотримъ другъ на друга. Не забудь, 5 часовъ утра. Ктожъ въ пролетк? Удашевъ. Онъ снялъ шляпу, поклонился и прохалъ. Потомъ[1608] Костя узналъ, что онъ жилъ въ город съ Анной и отъискивалъ священника за городомъ и халъ къ этому священнику, чтобы условиться, какъ внчать его.

– Кити, ты всегда забываешь, – сказала тетушка, дожидавшаяся конца разговора, – теб нельзя такъ сидть.

Кити сняла ногу съ ноги.

– Да, пусть придумаютъ люди такое стеченіе обстоятельствъ, пусть изъ милліона разъ это удастся разъ.... – говорила Марья Николаевна въ то время, какъ по лстниц терассы зазвучали сильные, гибкіе шаги Ордынцева.[1609] Его еще не видно было. Но его узнали, и[1610] выразительная, умная и энергическая голова его, сіяя оживленіемъ, выставилась изъ за перилъ, и онъ вошелъ.

– Что это «милліонъ разъ»? – спросилъ онъ.

Но никто не отвтилъ ему и не подумалъ обмануть. Онъ понялъ и не повторилъ вопроса.

– Мн жаль, что я разстроилъ ваше женское царство.

Ордынцевъ былъ на завод съ нмцемъ, длая планъ его перестройки. Возвращаясь домой мимо pas de g'eants съ визгомъ дтей и на терассу, гд слышались голоса женскіе друзей, онъ радовался, сравнивая это съ его прежней одинокой жизнью. Но его мучало то, что жена уходила отъ его вліянія. Онъ шелъ весь погруженный въ свои дла.

– Ну что заводъ? – спросила Кити.

– Такъ хорошъ будетъ, и это мое изобртеніе такъ упроститъ дло, что я....

– Только бы ты отдалъ его въ аренду, – сказала Кити, – было бы превосходно.

– Вотъ упрямство. Мы живемъ заводомъ, – обратился онъ къ belle m`ere.[1611] – Я могу получать 12 тысячъ, а аренда 3 тысячи.

– Да, «могу». Но мы получаемъ только убытокъ....

– Ну, хорошо, хорошо, – съ досадой сказалъ онъ. – Однако не пора ли посылать за Стивой?

– Да, пора, – сказала Долли. – Я бы похала, да мн съ Федей – (старшій сынъ) – хочется заняться. А то каждый день что нибудь помшаетъ.

Дарья Александровна сама выучила грамматику Кюнера и учила Гришу до латинскому.

– Позжай, Долли, я займусь.

Съ тхъ поръ какъ онъ былъ женатъ, онъ въ первый разъ въ жизни черезъ очки своей жены увидалъ одну половину міра, женскую, такою, какая она есть въ самомъ дл, а не такою, какою она кажется. И первое лицо во всей дйствительности, которое онъ увидалъ такой, была его belle soeur. Онъ узналъ ужасы неврности, пьянства, мотовства, грубости Степана Аркадьича, и Долли въ ея настоящемъ свт изъ простой, доброй и какой то забитой, незначительной женщины выросла въ героиню, въ прелестную женщину, въ которой онъ узнавалъ т же дорогія ему въ своей жен черты, и онъ испытывалъ къ ней, кром любви, набожное чувство уваженія и всми средствами старался ей быть полезнымъ.

– О нтъ, ты такъ добръ, уже столько занимаешься съ нимъ. A теб столько дла. Да и пожалуй, онъ не прідетъ. Здсь ничего пустой экипажъ, но на станціи непріятно.

– Не здите, посидимъ еще, побесдуемъ, – сказала Марья Николаевна.

– Да, правда, что дло на меня такъ и липнетъ, – сказалъ[1612] Левинъ, – прежде бывало тяготился свободой и досугомъ, а теперь со всхъ сторонъ.

– Ну ужъ мое, ты какъ хочешь, – сказала Марья Николаевна, – създи въ Пирогово и устрой, это ужъ ты долженъ.

– Это то сдлаю для себя: тамъ болото, и мы съ Стивой вмст подемъ.

– Ну что,[1613] тетинька, готово? – сказала Кити.

– Переварила, мой другъ. Тебя заслушалась; впрочемъ, лучше, не обсахарится, и сдлай ты, пожалуйста, по моему совту: съ ромомъ бумажку.

Кити говорила про варенье, но она думала о муж и не спускала съ него глазъ. Сейчасъ случилось два обстоятельства: онъ засталъ ихъ за разговоромъ объ Удашев, – онъ понялъ это, и она огорчила его отпоромъ о завод, надо было смягчить его.[1614]

Онъ смотрлъ и хотлъ отвернуться, но замтилъ виноватое выраженіе и самъ подошелъ.

– Что ты,[1615] какъ себя чувствуешь?