Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– И чтоже ты хочешь, чтобъ я сдлала, что я могу сдлать? Сдлаться твоей ma^itresse,[99] осрамить себя, его, погубить тебя. И зачмъ? Оставь, все будетъ хорошо. Разв можно починить? Я лгала, буду лгать. Я погибшая женщина. Я умру родами, я знаю, я умру. Ну, не буду говорить. И нынче. Пустяки. – Она вдругъ остановилась, будто прислушиваясь или вспоминая. – Да, да, ужъ пора хать. Вотъ теб на счастье. – Она поцловала его въ оба глаза. – Только не смотри на меня, а смотри на дорогу и на препятствіяхъ не горячи Тани, а спокойне. Я за тебя держу три пари. Ступай.

Она подала ему руку и вышла. Онъ вздохнулъ и пошелъ къ коляск. Но какъ только онъ выхалъ изъ переулковъ дачъ, онъ уже не думалъ о ней. Скачки съ бесдкой, съ флагомъ, съ подъзжающими колясками, съ лошадьми, провожаемыми въ кругъ, открылись ему, онъ забылъ все, кром предстоящаго.

V.

День разгулялся совершенно ко времени скачекъ, солнце ярко блестло, и послдняя туча залегла на севр.[100]

Балашевъ пробжалъ мимо толпы знакомыхъ, кланяясь не впопадъ и слыша, что въ толп на него показывали какъ на однаго изъ скачущихъ и на самаго надежнаго скакуна. Онъ пошелъ къ своей Тан, которую водилъ конюхъ и у которой стоялъ Кордъ, и входя разговаривалъ. По дорог онъ наткнулся на главнаго соперника Нельсона Голицына. Его вели въ сдл два конюха въ красныхъ картузахъ. Невольно замтилъ Балашевъ его спину, задъ, ноги, копыта. «Вся надежда на зду противъ этой лошади», подумалъ Балашевъ и побжалъ къ своей.

Передъ его подходомъ лошадь остановили. Высокій, прямой статскій съ сдыми усами осматривалъ лошадь. Подл него стоялъ маленькій, худой, хромой. Маленькій хромой, въ то самое время, какъ Балашевъ подходилъ, проговорилъ:

– Словъ нтъ, лошадь суха и ладна, но не она придетъ.

– Это отчего?

– Скучна. Не въ дух.

Они замолчали.[101] Сдой въ высокой шляп обернулся къ Балашеву:

– Поздравляю, мой милый. Прекрасная лошадь, я подержу за тебя.

– Лошадь то хороша. Каковъ здокъ будетъ? – сказалъ Балашевъ улыбаясь.

Высокій штатскій окинулъ взглядомъ сбитую коренастую фигурку Балашева и веселое твердое лицо и одобрительно улыбнулся.

Въ толп зашевелилось, зашевелились жандармы. Народъ побжалъ къ бесдк.

– Великій Князь, Государь пріхалъ, – послышались голоса.

Балашевъ побжалъ къ бесдк. У всовъ толпилось человкъ 20 офицеровъ. Три изъ нихъ, Г[олицынъ], М[илютинъ] и З., были пріятели Балашева, изъ однаго съ нимъ петербургскаго круга. И одинъ изъ нихъ, маленькій худенькій М[илютинъ], съ подслповатыми сладкими глазками, былъ кром того, что и вообще несимпатичный ему человкъ,[102] былъ соперникъ самый опасный; отличный здокъ, легкій по всу и на лошади кровной, въ[103] Италіи [?] взявшей 2 приза и недавно привезенной.

Остальные были мало извстные въ Петербургскомъ свт гвардейскіе кавалеристы, армейцы, гусары, уланы и одинъ казакъ. Были юноши еще безъ усовъ, мальчики, одинъ гусаръ совсмъ мальчикъ съ дтскимъ лицомъ, складный, красивый, напрасно старавшійся принять видъ строго серьезный, особенно обращалъ на себя вниманіе. Балашевъ съ знакомыми, и въ томъ числ съ М[илютинымъ], поздоровывался по своему обыкновенію просто,[104] одинаково крпко пожимая руку и глядя въ глаза. М[илютинъ], какъ всегда, былъ ненатураленъ, твердо смялся, выставляя свои длинные зубы.

– Для чего вшать? – сказалъ кто-то. – Все равно надо нести что есть въ каждомъ.

– Для славы Господа. Записывайте: 4 пуда 5 фунтовъ, – и уже немолодой конюхъ Гренадеръ [?] слзъ съ всовъ.

– 3 пуда 8 фунтовъ, 4 пуда 1 фунтъ. Пишите прямо 3,2, – сказалъ М[илютинъ].

– Нельзя. Надо поврить…

Въ Балашев было 5 пудовъ.

– Вотъ не ждалъ бы, что вы такъ тяжелы.

– Да, не сбавляетъ.

– Ну, господа, скоре. Государь детъ.

По лугу, на которомъ кое гд разнощики [1 неразобр.], разсыпались бгущія фигуры къ своимъ лошадямъ. Балашевъ подошелъ къ Tiny. Кордъ давалъ послднія наставленія.

– Одно, не смотрите на другихъ, не думайте о нихъ. Не обгоняйте. Передъ препятствіями не удерживайте и не посылайте. Давайте ей выбирать самой, какъ онъ хочетъ приступить. Трудне всхъ для васъ канавы, не давайте ей прыгать въ даль.

Балашевъ засунулъ палецъ подъ подпруги. Она, прижавъ уши, оглянулась.

– All right, – улыбаясь сказалъ Англичанинъ.

Балашевъ былъ немного блденъ, какъ онъ могъ съ его смуглымъ лицомъ.

– Ну, садиться.

Балашевъ оглянулся. Кое кто сидлъ, кто заносилъ ноги, кто вертлся около недающихъ садиться. Балашевъ вложилъ ногу и гибко приподнялъ тло. Сдло заскрипло новой кожей, и лошадь подняла заднюю ногу и потянула голову въ поводья. Въ одинъ и тотъ же моментъ поводья улеглись въ перчатку, Кордъ пустилъ, и лошадь тронулась вытягивающимъ шагомъ. Какъ только Балашевъ подъхалъ къ кругу и звонку и мимо его прохали двое, лошадь подтянулась и подняла шею, загорячилась и, несмотря на ласки, не успокоивалась, то съ той, то съ другой стороны стараясь обмануть сдока и вытянуть поводья. Мимо его галопомъ прохалъ Милютинъ на 5 вершковомъ гндомъ жеребц и осадилъ его у звонка. Таня выкинула лвую ногу и сдлала два прыжка, прежде чмъ, сердясь, не перешла на тряскую рысь, подкидывая сдока.