Полное собрание сочинений. Том 3. Рассказы, очерки (1896-1897)

Скабичевский недоумевал: откуда берутся в обществе люди, подобные Коновалову? На этот вопрос попытался ответить либерально-буржуазный журнал «Русская мысль». В анонимной рецензии герои Горького сопоставлялись с пьяницами Г. И. Успенского; утверждалось, что «те были продуктом разложения старого крепостного строя; эти — продукты зарождающегося нового общественного строя. Те были голодные мелкие ремесленники и фабричные; эти — как продукт разложения деревни, безработные люди, раклы, коты, босяки, вообще те самые обескураженные, которые, утратив всякое место в социальной организации, вытесненные из этой организации за ее пределы процессом дифференцирования, каждодневно занимаются воровством и грабежами или печально умирают от голода и холода. Те занимали довольно определенное место в природе, а эти, хотя тоже как будто занимают место в природе и даже в силу условий самого совершающегося процесса, породившего их, занимают место огромное, но какое именно — этого определить прямо-таки невозможно. Можно даже сказать, — и автор <…> склонен сказать это, — что они обречены на вымирание <…>» («Русская мысль», 1897, № 9, стр. 427). Горькому делался упрек в пессимизме: «…пессимизм его не книжный, не философский, а прямо жизненный, пессимизм отчаяния, пессимизм людей обескураженных, которым в природе, в пределах существующей общественной организации нет места…» (там же, стр. 428). «Трудно представить себе что-либо более безотрадное, как такое самоуничтожение Коновалова, этого философа русского босячества. И именно русского — это мы подчеркиваем. Никакой другой босяк в мире, ни английский, ни французский, не может дойти до такого самоотрицания и самоуничтожения именно потому, что для него всё же есть выход, какой-никакой, в общественной активности. Для Коновалова такого выхода нет. Он и сам — существо пассивное по преимуществу, да и выславшее его за свои пределы общество тоже пассивно. Потому-то у него и нет выхода в светлое царство мечты, идеала» (там же, стр. 429).

Развивая эту мысль, И. Н. Игнатов сравнивал Коновалова с героями драм французского писателя Ж. Ришпена, певца благородных разбойников. В драме Ришпена «Le chemineau» («Бродяга») действует «рыцарь свободы», психология и облик которого имеют некоторое сходство с босяками Горького. «Но этим не оканчивается сходство, — замечает Игнатов. — Веселое, бодрое и бодрящее других настроение французского бродяги заменяется здесь постоянным беспокойством, затаенной тоской, скрытой злобой, находящей исход в пьянстве» («Русские ведомости», 1898, № 170, 22 августа). Продолжая сравнение, Игнатов писал: «…силой, влекущей chemineau, было стремление к простору, воле и отсутствие обязательств; для Коновалова причина передвижений, пьянства и неудовлетворенности заключается в невозможности разрешить мучающие его нравственные вопросы <…> Постоянное нравственное беспокойство, вечная мысль о необходимости „устроить на земле порядок и в ясность людей привести“ гонит его с одного места на другое…» По мнению критика, Горький дал неверное освещение событий, сделав жизнь босяков отражением их философии (там же).

«Мировая скорбь» Коновалова показалась фальшивой и надуманной Н. К. Михайловскому. Цитируя высказывание Горького о том, что босяки иногда не менее Шопенгауэра смыслят в философии страдания, Михайловский замечал: «Г-н Горький рассказывает про своих героев ужасную, истинно душу потрясающую правду, не скрывая ни одной из черт их многоразличной „порочности“, но вышеприведенное убеждение в их превосходстве над Шопенгауэром заставляет его влагать в их головы маловероятные мысли, а в их уста — маловероятные речи. Язык его босяков до крайности не характерен, напоминая собою превосходный язык самого автора, только намеренно и невыдержанно испорченный, и то же можно сказать, по крайней мере отчасти, об их философии» («Русское богатство», 1898, № 9, стр. 67).