„Я къ вамъ пишу сегодня не много, потому что братъ пишетъ больше, и Рожалинъ также, кажется, не лнится. Я не много опоздалъ и не хочу откладывать письма до завтра, потому что и такъ мы уже долго откладывали, и я боюсь, что если письмо опоздаетъ, то вы будете безпокоиться о брат, и о томъ, какъ онъ пріхалъ изъ Вны. Потому прощайте! Скоро либо напишу къ вамъ еще, либо самъ пріду. Обнимаю васъ отъ всей души; поклонитесь всмъ, кто обо мн помнитъ”.
11-го Ноября.
„Здравствуйте! Вотъ я въ Варшав, ду къ вамъ, однако не въ Москву, потому что увренъ, что вы оттуда ухали, а въ Петербургъ, гд по всмъ вроятностямъ вы должны быть теперь. Въ Москву же пишу къ вамъ только такъ, на удачу, и крпко надюсь, что мое письмо сдлаетъ крюкъ изъ Москвы въ Петербургъ. Однако, несмотря на крюкъ, оно придетъ прежде меня, потому что я здсь долженъ ждать цлую недлю, ибо дилижансъ отходитъ только въ середу, а теперь четвергъ; къ тому же этотъ проклятый дилижансъ идетъ два дня съ половиной до Польской границы. Тамъ я возьму извощика можетъ быть до самаго Петербурга, потому что на почт, или на перекладныхъ хать и слишкомъ дорого и безъ человка неврно, ибо когда некому смотрть за вещами, то само собою разумется, что он могутъ пропасть. Хотя я не везу съ собой никакихъ драгоцнностей, однако все непріятно остаться въ одной шуб. Извощикъ же, который меня повезетъ, принадлежитъ Графу Туровскому, съ которымъ я здсь познакомился, или, лучше сказать, возобновилъ знакомство, ибо зналъ его въ Мюнхен. Онъ ручается мн за врность, услужливость и расторопность своего кучера и за доброту его лошадей. Не смотря на то однако, что я везу и кучеру и лошадямъ грозный ордеръ отъ барина, въ которомъ сказано между прочимъ: хать какъ можно скоре, вся моя дорога съ фурманомъ продолжится около двухъ съ половиною недль, а можетъ быть и больше; слдовательно въ Петербургъ пріду я не прежде половины Декабря, ибо сегодня 11-е Ноября. Если не найду васъ тамъ, то узнаю отъ Жуковскаго, гд вы, и отправлюсь туда. Вотъ и разлука наша, которая приначал казалась безъ конца, сама собою кончилась. Еще не прошло года, какъ я васъ оставилъ. Кажется, судьба только пошутила съ нами, заставивши насъ прощаться такъ на долго. Хотя эта шутка была совсмъ Нмецкая, и ни она сама, ни ея развязка, совсмъ не забавны. Неужели и судьба Нмка? Вы видите, милая маменька, что я ду къ вамъ съ совершенно спокойнымъ духомъ, ибо твердо увренъ, что вы не подвергаете ни себя для насъ, ни нашихъ ни малйшей опасности. Я не сомнваюсь, что это письмо пришлется къ вамъ либо въ Петербургъ, либо въ Ригу, и что вы ухали изъ Москвы, какъ скоро пріхалъ папенька изъ деревни, а папенька, конечно, не рисковалъ вами изъ лишняго рубля, который онъ могъ бы выхозяйничать тамъ, и расчелъ, что лучше ухать безъ ничего, чмъ оставаться съ тысячами. Однако признаюсь вамъ, что страхъ иногда находитъ на меня. Но я умю его разгонять больше простою волею, чмъ благоразумнымъ разсужденіемъ. Пишите какъ можно скоре къ брату, который остался въ Мюнхен и боится за васъ еще больше меня. Уже дв недли, какъ я его оставилъ, и если онъ еще не получилъ объ васъ извстія, то это было бы съ вашей стороны слишкомъ жестоко. Но нтъ нтъ! прочь вс безпокойныя мысли, вы къ нему писали изъ Петербурга. И онъ покоенъ на вашъ счетъ. Я хочу врить всему хорошему, хочу не сомнваться въ лучшемъ; иначе, поддавшись страху дурнаго,
теперь какая бы душа могла устоять? За чмъ я оставилъ васъ? Но что сдлано, то сдлано.
„Сейчасъ явился извощикъ, который берется доставить меня до Польской границы за три червонца, вмст съ другимъ пассажиромъ, который платитъ столько же. И такъ я ду сего дня. Прощайте до Петербурга”.
Иванъ Васильевичъ Киревскій воротился въ Москву 16 Ноября, черезъ недлю пріхалъ и Петръ Васильевичъ, промедлившій по невол нсколько дней въ Кіев[14]
. На этотъ разъ холера, слава Богу, не коснулась ихъ семьи и оба брата нашли здоровыми всхъ своихъ близкихъ и друзей.