Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Въ продолженіе 1831 года, И. В. Киревскій написалъ нсколько водевилей и комедій, которые были разыграны на домашнемъ театр. Вмст съ Языковымъ написалъ онъ „Вавилонскую Принцессу”, драматическую фарсу въ проз, перемшанную стихами, и осенью приступилъ къ исполненію давно задуманнаго плана: изданію журнала. Названіе „Европеецъ” достаточно указываетъ на тогдашній образъ мыслей Киревскаго. Ревностными сотрудниками Европейца въ Москв были Языковъ, Баратынскій и Хомяковъ; въ Петербург Жуковскій, Кн. Вяземскій, А. И. Тургеневъ и Кн. Одоевскій. Въ конц этого года Жуковскій пріхалъ въ Москву и отдалъ для перваго нумера свою сказку „О спящей царевн”, и тотчасъ посл выхода первой книжки, прислалъ „Войну мышей и лягушекъ”, „Судъ Божій”, „Царя Берендея” и нсколько мелкихъ піэсъ, почти что цлый томъ стихотвореній. Пушкинъ, довольный разборомъ Бориса Годунова, написалъ Языкову, что пришлетъ для Европейца все, что будетъ имъ окончено, радовался новому журналу, и общалъ свое полное и дятельное сотрудничество. Европейцу предстояла блестящая будущность; все что было знаменитаго тогда въ литератур, блестящіе таланты того времени, которыми, по справедливости, всегда будетъ гордиться Русская словесность, люди эти безкорыстно соединились для дружной дятельности. Но Европейца вышло только дв книжки; все что было въ этихъ книжкахъ самого Киревскаго, нын перепечатано вполн. Читатель можетъ ясно видть, что въ статьяхъ сихъ нтъ ничего возмутительнаго, ничего такого, что могъ бы вычеркнуть самый подозрительный цензоръ нашего времени. Но у Киревскаго было много враговъ литературныхъ, которымъ не нравился успхъ новаго журнала, и которые не могли забыть его прежнихъ критическихъ разборовъ. Статья его „XIX вкъ” была перетолкована, и 22 Февр. 1832 года журналъ былъ запрещенъ. Въ запретительной бумаг было сказано: что „хотя сочинитель и говоритъ, что онъ говоритъ не о политик, а о литератур, но разуметъ совсмъ иное: подъ словомъ просвщеніе онъ разуметъ свободу, дятельность разума означаетъ у него революцію, а искусно отысканная середина ничто иное, какъ конституція; статья сія не долженствовала быть дозволена въ журнал литературномъ, въ каковомъ запрещается помщать что либо о политик, и вся статья, не взирая на ея нелпость, писана въ дух самомъ неблагонамренномъ”. Дале разборъ представленія „Горе отъ ума” признанъ за самую непристойную выходку противъ находящихся въ Россіи иностранцевъ. Почему Ценсоръ былъ подвергнутъ законному взысканію, продолженіе журнала воспрещено, и Киревскій офиціально признанъ человкомъ неблагомыслящимъ и неблагонадежнымъ. Цензоръ Серг. Тим. Аксаковъ, пропустившій въ то же время шуточную поэму „12-ть спящихъ буточниковъ”, вскор былъ отставленъ. Киревскому, кром запрещенія журнала, угрожало удаленіе изъ столицы, и онъ спасенъ былъ только горячимъ и энергическимъ заступничествомъ В. А. Жуковскаго.

Счастливы мы, что живемъ въ такія времена, когда не только возможно перепечатать статьи, вполн безвредныя, не только возможно разсказать о тогдашней ценсурной придирчивости, но когда подобныя ценсурныя дла перешли уже въ область преданія, которому врится съ трудомъ, стали длами давно минувшихъ дней, глубокою стариною, которой, слава Богу, конечно не суждено уже возродиться[15].

Глубоко поразила Киревскаго эта неудача на поприщ журнальной дятельности, онъ смотрлъ на нее какъ на лучшее средство быть полезнымъ отечеству, готовился къ ней, какъ къ святому подвигу жизни, и дятельность эта, поддержанная дружескимъ сотрудничествомъ людей, мнніемъ и одобреніемъ которыхъ онъ дорожилъ еще боле, чмъ блескомъ успха, дятельность эта была внезапно порвана при самомъ начал. Киревскій пересталъ вовсе писать. Въ продолженіе 11-ти лтъ, имъ не было написано ни одной статьи, подъ которой онъ подписалъ свое имя. Маленькій разборъ стихотвореній Языкова, помщенный въ Телескоп, былъ напечатанъ безъ имени. Близкіе друзья его, и даже самъ Языковъ не знали, что статья принадлежитъ ему. Небольшая статейка объ Русскихъ писательницахъ была написана по просьб Анны Петровны Зонтагъ, для Одесскаго Альманаха, изданнаго съ благотворительною цлью. Повсть Опалъ и другой отрывокъ изъ повсти были написаны для Европейца, хотя и были напечатаны въ послдствіи. Въ продолженіе двнадцати лтъ Киревскій почти ничего не писалъ, и когда онъ снова началъ печатно высказывать свои мысли (1845), он, по направленію, были во многомъ несогласны съ тми мнніями выраженіемъ которыхъ служилъ Европеецъ.