9. «Каким наитием…»
Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?
Какой неистовой
Сивиллы таинствами —
О чем шумите вы,
О чем беспамятствуете?
Что в вашем веяньи?
Но знаю — лечите
Обиду Времени —
Прохладой Вечности.
Но юным гением
Восстав — порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
Чтоб вновь, как некогда,
Земля —
Чтобы
Свершались замыслы.
Чтобы монетами
Чудес — не чваниться!
Чтобы
Свершались таинства!
И прочь от прочности!
И прочь от срочности!
В поток! — В пророчества
Речами косвенными…
Листва ли — листьями?
Сивилла ль — выстонала?
…Лавины лиственные,
Руины лиственные…
(Два последних стихотворения перенесены сюда из будущего по внутренней принадлежности
«Золото моих волос…»
Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
— Не жалейте! Всё сбылось,
Всё в груди слилось и спелось.
Спелось — как вся даль слилась
В стонущей трубе окрайны.
Господи! Душа сбылась:
Умысел твой самый тайный.
Несгорающую соль
Дум моих — ужели пепел
Фениксов отдам за смоль
Временных великолепий?
Да и ты посеребрел,
Спутник мой! К громам и дымам,
К молодым сединам
Дум моих причти седины.
Горделивый златоцвет,
Роскошью своей не чванствуй:
Молодым сединам
Лавр пристал — и дуб гражданский.
Заводские
1. «Стоят в чернорабочей хмури…»
Стоят в чернорабочей хмури
Закопченные корпуса.
Над копотью взметают кудри
Растроганные небеса.
В надышанную сирость чайной
Картуз засаленный бредет.
Последняя труба окрайны
О праведности вопиет.
Труба! Труба! Лбов искаженных
Последнее: еще мы тут!
Какая н
В той жалобе последних труб!
Как в вашу бархатную сытость
Вгрызается их жалкий вой!
Какая з
И выведенность на убой!
А Бог? — По самый лоб закурен,
Не вступится! Напрасно ждем!
Над койками больниц и тюрем
Он гвоздиками пригвожден.
Истерзанность! Живое мясо!
И было так и будет — до
Скончания.
— Всем песням насыпь,
И всех отчаяний гнездо:
Завод! Завод! Ибо зовется
Заводом этот черный взлет.
К отчаянью трубы заводской
Прислушайтесь — ибо зовет
Завод. И никакой посредник
Уж не послужит вам тогда,
Когда над городом последним
Взревет последняя труба.
2. «Книгу вечности на людских устах…»
Книгу вечности на людских устах
Не вотще листав —
У последней, последней из всех застав,
Где начало трав
И начало правды… На камень сев,
Птичьим стаям вслед…
Ту последнюю — дальнюю — дальше всех
Дальних — дольше всех…
Далечайшую…
Говорит: приду!
И еще: в гробу!
Труднодышащую — наших дел судью
И рабу — трубу.
Что над городом утвержденных зверств
Прокаженных детств,
В дымном олове — как позорный шест
Поднята, как перст.
Голос шахт и подвалов,
— Лбов на чахлом стебле! —
Голос сирых и малых,
Злых — и правых во зле:
Всех прокопченных, коих
Черт за корку купил!
Голос стоек и коек,
Рычагов и стропил.
Кому — нету отбросов!
Сам — последний ошмёт!
Голос всех безголосых
Под бичом твоим, — Тот!
Погребов твоих щебет,
Где растут без луча.
Кому нету отребьев:
Сам — с чужого плеча!
Шевельнуться не смеет.
Родился — и лежи!
Голос маленьких швеек
В проливные дожди.
Черных прачешен кашель,
Вшивой ревности зуд.
Крик, что кровью окрашен:
Там, где любят и бьют…
Голос, бьющийся в прахе
Лбом — о кротость Твою,
(Гордецов без рубахи
Голос — свой узнаю!)
Еженощная ода
Красоте твоей, твердь!
Всех — кто с черного хода
В жизнь, и шепотом в смерть.
У последней, последней из всех застав,
Там, где каждый прав —
Ибо все бесправны — на камень встав,
В плеске первых трав…
И навстречу, с безвестной
Башни — в каторжный вой:
Голос правды небесной
Против правды земной.
«Это пеплы сокровищ…»
Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах — гранит.
Голубь голый и светлый,
Не живущий четой.
Соломоновы пеплы
Над великой тщетой.
Беззакатного времени
Грозный мел.
Значит Бог в мои двери —
Раз дом сгорел!
Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух — из ранних седин!
И не вы меня предали,
Годы, в тыл!
Эта седость — победа
Бессмертных сил.
«А любовь? Для подпаска…»
А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трехсекундная встряска
На горах Парадиза.
Эти ады и раи,
Эти взлеты и бездны —
Только бренные сваи
В легкой сцепке железной.
— Накаталась! — Мгновенья
Зубы стиснув — за годы,
В сновиденном паденье
Сердца — вглубь пищевода.
Юным школьникам — басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь — не н
Настоящие горы!
«Спаси Господи, дым…»
Спаси Господи, дым!
— Дым-то, Бог с ним! А главное — сырость!
С тем же страхом, с каким
Переезжают с квартиры:
С той же лампою-вплоть, —
Лампой нищенств, студенчеств, окраин.
Хоть бы деревце хоть
Для детей! — И каков-то хозяин?
И не слишком ли строг
Тот, в монистах, в монетах, в туманах,
Непреклонный как рок
Перед судорогою карманов.
И каков-то сосед?
Хорошо б холостой, да потише!
Тоже сладости нет