Полное собрание творений. Том II. Письма

Поскольку меня зовут священствовать – недостойно лицемерить в вопросе догматов. Призываю в свидетели Бога и людей! Истина родственна Богу, а перед Ним я во всем хочу быть безвинен. Есть только одно, о чем я не стал бы возвещать публично: это моя любовь к забавам. Она свойственна мне с детства, и с детства навлекала на меня обвинения в любви к оружию и лошадям сверх необходимого. Это тоже причинит мне страдание: как я буду переживать, увидев, что мои любимейшие собаки томятся без охоты, а мои охотничьи луки источены червями! Но я скреплюсь, если таков приказ Бога. Ненавидя беспокойство, я стерплю эту муку, вынесу все эти дела и тяжбишки, эту публичную службу, несмотря на ее тяжесть, сделаю это для Бога. Я не буду скрывать своих догматов, мои слова не будут расходиться с моей волей[692]. Такой именно строй мысли и слова, я полагаю, угоден Богу. Я не желаю, чтобы потом обо мне говорили, что я хищнически восхитил хиротонию благодаря тому, что был неизвестен; напротив, я желаю, чтобы возлюбленный Богом более других людей Феофил[693] – после того, как ясно даст мне понять, что осведомлен в моем деле, – вынес решение обо мне. Либо он предоставит мне заниматься философией самому по себе, пребывая в моем нынешнем состоянии, либо же, высказав сейчас свое суждение, он лишит себя возможности потом исключить меня из числа священников [ссылаясь на неведение]. Всякое возражение против этого – болтовня, ибо Бог (и я это хорошо знаю) любит истину более всего остального. Пусть же будет мне свидетелем твоя святая глава, а еще прежде – изобилующий истиной Бог: я удручен – да и как иначе, если мне придется перейти от одного образа жизни к другому? Если же все станет ясным и явным – все то, что я не хочу скрывать, – и несмотря на это [Феофил], наделенный властью от Бога, изберет нас к священнослужению, я смирюсь с этой необходимостью и восприму [это решение патриарха] как знамение Бога. Ибо думаю, что если бы я не был убежден приказами царя или какого-нибудь безумца из дома Августа[694], то был бы наказан [и повиновался из страха], Богу же должно верить и повиноваться [не из страха, но] по доброй воле. Так что, если Бог побуждает меня послужить Себе, то мне изначально следует любить божественнейшую истину и не добиваться служения Ему посредством противоположного, т. е. посредством лжи. [Брат,] проследи, чтобы адвокаты[695] знали обо всем этом и возвестили это [великому Феофилу]!

77 (96). Олимпию [696]

Призываю в свидетели Бога, чтящегося Философией и Дружбой[697]: умереть много раз лучше, чем быть священником. Поскольку же Бог осуществляет Свою волю, а не мои желания, то я молю Подателя жизни[698] стать также и Правителем[699] поданного, чтобы мое нынешнее дело казалось мне не нисхождением от философии, но возвышением к ней[700]. А пока, – о, любимая более всех глава, – как поделился бы я с тобой всеми удовольствиями, выпавшими на мою долю, так делюсь теми скорбями, которые со мной случились; чтобы – постигнув эти тяготы – ты рассмотрел, если сможешь, дело в отношении к моей природе, и высказал бы свое суждение о том, каким образом мне следует поступать.

К настоящему моменту мною отдано уже достаточно времени на [безуспешное пока] решение этого вопроса: шесть месяцев кошмара; теперь я удаляюсь далеко от тех, у кого буду священствовать[701], до тех пор – пока полностью не уясню природу своего служения. Если возможно будет сочетать его с философией, я возьмусь за него; если же окажется, что оно несовместимо с моим образом жизни и системой взглядов (προαίρεσιν), то что иное мне останется, если не отправиться морем в славную Элладу? Ибо если я откажусь от священства, то потеряю и отечество, став человеком в высшей степени презренным и проклятым, окажусь в толпе, распаленной ненавистью.

78 (11). Пресвитерам [Птолемаиды] [702]