Полное собрание творений. Том II. Письма

Что же мы находим у Синезия относительно этого пути? Философствование есть собственно умная жизнь. В чем же состоит философствование? Это рассуждение? Метафизическое моделирование? – Философствованием Синезий называл – пользуясь языком Оракулов – «огненные деяния», т. е. акты молитвенного напряжения и возвышения. Молитва и философствование были для него буквально одним и тем же. Встает тогда вопрос: что же было для Синезия молитвой? – Акт вдохновения, одним из возможных следствий которого было поэтическое творчество – как словесное, так и деятельное. Акт молитвы (или, что то же, философский акт) – это творческий акт, меняющий равно сознание и действительность. Ум – творец мира; соприкосновение и слияние с ним есть не акт созерцания, но акт творчества; умная жизнь – то же самое, что жизнь творца.

Только такая – весьма сильно отличающаяся от осмыслявшего по большей части в созерцательных категориях свои вдохновения неоплатонизма – жизнь и могла быть основанием для искушения философа епископством. Пересоздание мира – вот то общее, что есть у епископа и философа. Опыт показал невозможность, будучи епископом, возвыситься над сферой ре-активной деятельности в сферу чистых актов. Насколько можно понять, Синезий планировал устройство своего «аскетериона» именно в связи с желанием обрести новый «духовный луг», восстановить утраченную в епархиальной и политической суете способность к молитве. Нужно полагать, это был план своего рода митрополичьего поместья: того же помещичьего дома, где – в окружении книг и святых простецов – душа обретает возможность для высших деяний. «Что же до нас, то нам довольно вести чистую жизнь в обществе чистых людей, если мы и в самом деле имеем власть, достаточную для того, чтобы пребывать в освященных пределах и преградить путь нечистым в место неприкосновеннейшей святости», – говорит митрополит Синезий[1178]. Это попытка реставрировать то философское состояние, которое он покинул ради епископства: «Я жил исполненный благих надежд, и космос был подобен для меня священной ограде; я был свободным живым существом, и ничто меня не стесняло; молитвой, книгой и охотой я размерял свою жизнь, ибо для того, чтобы быть здравым и душой и телом, должно приложить некий труд и молиться Богу»[1179]. Священная ограда космоса становится для Синезия-епископа священной оградой имеющего возникнуть монастыря; монастырь должен стать утраченным космосом, «чистые люди» – занять место тех «святых простецов», в связи с которыми он писал некогда свои «Кинегетики»[1180]. Однако при попытке зайти в ту же реку, всегда выясняется, что она другая.

Вернемся к философии в понимании Синезия. Философствование – это, прежде всего, следствие правильной жизни; воздержной, не суетной, не городской. Во-вторых, поскольку философствование есть то же, что и молитва, – оно должно быть постоянным: следует проводить жизнь «в наиискреннейшем рвении философском»[1181], в раскапывании, освобождении от земли «сокровенного ока души»[1182]. Философствование в собственном смысле – это божественное мышление, которое мы должны просить у Бога, и сами, насколько это в наших силах, должны собирать отовсюду божественную мысль[1183].

Что же это за божественное мышление? Мы помним, что первый Мыслящий в Боге это Ум – третья божественная Ипостась. Если, согласно христианской традиции, назвать ее Логосом, – тогда можно различить Логос внутренний и Логос изреченный; если оставаться в терминах Плотиновой философии, можно говорить о Душе Ипостаси и Душе всего. Так или иначе, совпадение с божественным мышлением, по Синезию, – это совпадение с творящим мышлением: с мышлением, выступающим камертоном для мышления природы; и раз уж человек есть определенным образом индивидуированное, не-божественное, природное мышление, – то и для человека. Соответственно, «очищение внутреннего ока» есть сразу же и выявление Бога, и не просто выявление, а преображающее небожественный мир выявление. Ибо Того, Кого мы часто называем Демиургом, о совпадении в мышлении с Кем говорит Синезий, правильно называть также Во-образителем и Пре-образителем – т. е. Тем, Кто наделяет в себе безобразную и «отцерожэдженную» материю образом. В таком понимании философии уже просматривается алхимическое делание, ибо это божественное мышление и явление божества – не что иное, как философский камень, делающий его обладателя бессмертным и превращающий все, что к нему прикоснется, в золото. Впрочем, алхимия – это всего лишь позднейшее имя, и мы не взялись бы сказать, кто из предававшихся алхимическим практикам понимал эллинскую теологию в ее свободной от всякой теургии аскетической чистоте.