Полоса отчуждения

Я сунул книжку за рубаху и в сильнейшем волнении зашагал вокруг палисадника. И тут мне вспомнилось: что за глупости она говорила? Почему стихи Есенина — запрещены? Кто запретил? За что же их запрещать! Напротив, такие стихи надо заучивать в школе. Может быть, Катя что-то напутала? Или просто сочинила? У кого бы спросить?

Но на мне был зарок молчания, который я не мог нарушить.

16

Вечером в нашу палату зашел Борис Иванович, еще раз помял, пощупал мой локоть и назначил на завтра операцию. Сказал, что делать ее будут под наркозом, то есть я усну и ничего не почувствую, никакой боли; проснусь — уже все готово.

— В десять минут управимся! — бодро сказал Борис Иванович и, кажется, в первый раз посмотрел на меня внимательно.

Потом добавил, что все прочие операции посерьезнее моей, а эта так себе, вовсе пустяк, почти плевое дело.

Может, и не пустяк, но что не самая сложная — это мне было очевидно. Вон выздоравливающие гуляют в коридоре — тот без руки, этот без ноги… А у меня же ни ногу, ни руку отрезать не надо, просто переставить кости в локте, вот и все.

Однако сердце мое что-то теснило. И когда хирург ушел, я вовсе приуныл: нет, не так-то все просто — будут ломать заново, ведь он уже хрящиками зарос, мой локоть. А что такое наркоз? Если это сон, то от боли можно пробудиться. А если такой глубокий сон, что ничего не слышишь, то ведь это… смерть.

Вот страх-то и теснил мое сердце.

В то же время я испытывал и облегчение: ну что ж, наконец-то сделают операцию; пусть будет больно, зато правый локоть станет как у всех, не отличишь от любого здорового. И я скоро окажусь дома… Дома! То есть в самой красивой на земле деревне, что стоит среди полей и перелесков как остров в океане, и сияет над нею незакатный свет…

Я уже размечтался, как приеду домой живой-здоровый, как все в деревне будут удивляться, что-де такую сложную, такую хитрую операцию сделал мне московский хирург — была кривая рука, не сгибалась, не разгибалась, а стала как у всех; что я прошел через такое, о чем многие и понятия не имеют. Меня будут расспрашивать о Москве, и я расскажу все, что видел, что узнал от Ромки. То-то мне позавидуют: и Васька Братан, и Колька Бармач, и Мишка Левша… и Катя.

Тут ко мне подошел Макарка и сообщил, что на той неделе в операционной умерла под наркозом женщина. Усыпили, и она не проснулась.

— Ну и что? — небрежно спросил я.

— А то, — многозначительно сказал Колька Черный.

— А то, — с важным видом повторил Макарка.

— У нее остановилось сердце, — добавил Колька Рыжий.

— Отчего? — спросил Ромка испуганно.

— Операционная сестра ошиблась, дала слишком много наркоза.

— Так не бывает! — решительно возразил Ромка.

— Не веришь — спроси у Виктории. Умерла на той неделе, точно.

— Так не бывает, — уже неуверенно повторил Ромка.

— Одному столько наркозу надо, другому столько. Как узнаешь? Вот она и ошиблась.

Будто льдышку положили мне куда-то внутрь, и от этого неприятного соседства сердце забилось тревожно.

— От наркоза умирает каждый восьмой, — объяснил Витя очень спокойно. — В нашей палате уже сделали семь таких операций, все пока остались живы…

— Ну и что? — усмехнулся я.

— А то! — вякнул самый подлый человек.

— Мало ли кто умирает…

Отвечал-то я бодро и небрежно, а сам словно ступил на лаву, перекинутую от берега к берегу, и глянул вниз, а внизу открылась такая глубина, что стало немного не по себе, голова закружилась.

— Бывает, сделают подряд и десять, и пятнадцать операций без смертей, — рассудительно заметил Витя, — зато потом сразу две, а то и три со смертями одна за другой. Не узнаешь, кому как суждено.

— Кому как суждено! — подхватили оба Коли.

— Ты не бойся. Может, на тебя не выпадет.

— А я и не боюсь.

Ишь, они хотели меня напугать! Ну, не на того напали.

Я улыбнулся с самым беззаботным видом.

— Погоди-погоди, — зловеще твердил Макарка и оглядывался на своих приятелей.

— Мы-то все под наркозом бывали, а ты еще нет, — подпевал ему Рыжий. — Мы-то выдержали, а вот ты как?

— Наше дело предупредить, — добавил Колька Черный, — а там уж, конечно, или орел, или решка.

Я хотел им сказать, что и не в таких переплетах бывал, да вот не остановилось сердце. Наплевать мне на ихний наркоз! Пусть боится тот, кто похилее.

А в каких я бывал переплетах? Ну, с лошади падал… Нырял с обрыва… Бык однажды гонял — правда, не одного меня; он заревел и побежал на толпу — я успел залезть под телегу… Вот, пожалуй, и все.

— Погоди-погоди, узнаешь! — не унимались они.

Да мелко они плавали, чтоб попугать меня! Не на того нарвались.

17

А и в самом деле, выдержит ли мое сердце этот самый чертов наркоз? Не споткнется ли… и не остановится ли? Кто будет давать мне его? Виктория? Как она определит норму? Может быть, на глазок? Так недолго и ошибиться.

Жаль, что Варвара не знает, что мне предстоит завтра. Почему жаль, почему жаль? А так уж почему-то… Лучше бы знала. Может быть, ей кто-нибудь скажет? Зря я ее обидел! Можно было просто уйти, как в первый раз, а я раскричался. Зачем?! У нее болезнь посерьезнее моей… И ничего она мне плохого не сказала, просто пошутила…