Решительный настрой и поспешность действий чиновников Виленского учебного округа иллюстрирует и ход учреждения народных школ в Ковенской губернии. Школы должны были открываться после получения согласия крестьян на учреждение и содержание ими школ[547]
. Как в отчетах Д. Ф. Каширина, который должен был позаботиться об учреждении школ в Новоалександровском, Вилькомирском, Россиенском и Ковенском уездах, так и в отчетах Н. Н. Новикова подчеркивается, что практически везде крестьяне выражали согласие учреждать школы, в которых их дети будут обучаться русскому языку и Закону Божьему на литовском языке, кроме того, иногда они выражали благодарность царю и М. Н. Муравьеву[548]. Проверить эти утверждения «с обратной стороны», то есть найти свидетельства самих крестьян, вряд ли возможно. С одной стороны, эти школы в представлении крестьянства могли и не отличаться от существовавших раньше приходских школ, в которых иногда тоже преподавался русский язык. То обстоятельство, что крестьяне Ковенской губернии массово участвовали в восстании 1863–1864 годов, конечно, заставляет сомневаться в симпатиях к русским школам, хотя этого наблюдения в данном случае, конечно, недостаточно. Сохранились и донесения русских учителей и чиновников Виленского учебного округа, в которых говорится о том, что крестьяне не пускают детей в эти школы, дети не хотят учиться русскому языку, в связи с чем учителя и чиновники предлагают ввести обязательное посещение школ[549]. Конечно, возможно, крестьяне, согласившись сначала отдать детей в школы, позже поменяли мнение[550]. Но тогда возникает вопрос, знали ли они, выражая согласие, какими будут эти школы и какие предметы в них будут преподавать. С. Попов, Д. Ф. Каширин или Н. Н. Новиков, владея лишь русским языком, должны были при общении с крестьянами пользоваться услугами посредников. То есть существует возможность недопонимания. Однако не исключено, что чиновники учебного округа лукавили, общаясь с крестьянами. Так, С. Попов, видя, что в Тельшевском и Шавельском уездах крестьяне враждебно относятся к литовскому букварю в кириллической графике[551], в Поневежском уезде решил сменить тактику: пока крестьяне решали, учреждать школу или нет, он, агитируя, даже не упоминал о литовском букваре в русской графике и лишь позже показывал его нескольким благожелательно настроенным крестьянам, однако не везде. Кроме того, он объяснял крестьянам, что эта графика может быть и не введена[552]. Именно по этой причине не стоит слишком доверять утверждениям Д. Ф. Каширина и Н. Н. Новикова о том, что крестьяне с радостью соглашались на учреждение русских школ.История начала учреждения «народных школ» в Ковенской губернии однозначно свидетельствует о том, что руководство Виленского учебного округа реализовывало политику, существенно отличавшуюся от той, которую предлагал А. Ф. Гильфердинг. Поэтому неудивительно, что и кириллица для литовских книг получила другую форму.
Введение кириллицы – инструмент ассимиляции литовского населения
Важная роль в имперской политике в отношении литовцев принадлежала Н. Н. Новикову. Прежде всего, можно остановиться на его излюбленной теме – литовской языковой ситуации. Н. Н. Новиков не ограничивался лишь наблюдениями о том, что литовского литературного языка не существует – существует лишь множество диалектов, причем наблюдается очень сильное влияние других языков, – но, основываясь на мнении неизвестных экспертов, предлагал и гораздо более детальные определения: «Нечто подобное должно сказать о всех проявлениях народного творчества: пословицы на половину смешаны с чужими; песни утратили родные мотивы, даже бытовой обычай представляется наблюдателю каким-то самородным обломком»[553]
. Мы видим, что абсолютно незнакомый с литовским языком Н. Н. Новиков конструирует или перенимает удобные для него модели этнолингвистического описания. На основе такой оценки он делает выводы, которые действительно трудно интерпретировать: «Эта смесь говора дает надежду на возможность создать на развалинах разных говоров русский и жмудский языки»[554]. Скорее всего, здесь Н. Н. Новиков имел в виду функционирование этих языков: жители Ковенской губернии вместо множества диалектов должны были начать говорить на русском и литовском языках. В другом месте он тоже говорит о «создании» языка: «Настоящее состояние литовского языка в Ковенской губернии допускает возможность и воссоздать его из развалин, и на этих развалинах создать какой угодно другой (зачеркнуто – язык)»[555]. «Воссоздание» в этом контексте может означать возвращение в старые времена, когда этот край, согласно доминировавшей исторической интерпретации, еще не был затронут полонизацией. Так что же должно было заменить множество говоров Ковенской губернии?