Польские новеллисты

Только теперь я понимаю, что такое быть одиноким. Ни единого, хотя бы крошечного ориентира, ничто не отмечает ни той дороги, которая осталась позади меня, ни того пути, который лежит передо мною. Я очень измучен и временами на секунду, на две погружаюсь в сон. И тогда мне кажется, что я плыву в резиновой лодке по морю, поверхность которого такая же ровная и гладкая, как лед на пруду, а если гладь его чуточку вздымается, то это лишь для того, чтобы убаюкать меня. А на самом деле я плыву. Меня даже удивляет, что я еще плыву. Но я знаю, что это продлится недолго. Я теряю силы. Теряю сознание. Теряю все. Это явный признак, что конец близок. Собственно говоря, я почти механически двигаю руками и ногами, воля моя в этом не участвует. Мне даже хотелось бы остановиться. Но я не могу. Временами мне кажется, что я мог бы вот так плыть в бесконечность, значит, в никуда. Но я знаю, что это невозможно, что всегда там, где кончается какое-либо начало, начинается какой-то конец. Предел моей жизни уже приближается. Может, он ждет меня вон за той волной. Единственное, что еще напоминает мне о том, что я жив, — это боль. Я не ученый-анатом. Я всего лишь моряк. Но сейчас я мог бы безошибочно назвать каждую кость, мускул, сухожилие, сустав и все то, что вместе составляет единое целое, пмя которому — человек. То есть я. Или иначе: это все еще я.

Представляю, каким ничтожным я выгляжу сейчас. Я совершенно один между бескрайним небом, бездонным морем и землей, более далекой, чем надежда. Хотя я все еще плыву, мне кажется, что я стою на месте. Знаю только одно: если я перестану двигать руками и ногами, я утону. Мгновенно. И поэтому я не могу позволить себе отдохнуть, хотя ничего так не жажду, как отдыха. Солнце уже почти касается воды. Оно еще полыхает, но уже не греет. Мне кажется, что для того, чтобы дотронуться до него, мне достаточно лишь протянуть руку. Я, очевидно, схожу с ума. Я думал, что когда солнце наполовину погрузится в море, то я вскарабкаюсь на его верхушку и таким образом удержусь на воде. Если я сейчас потеряю рассудок, то никогда себе этого не прощу. Именно поэтому я все время посматриваю на часы.

Итак, я плыву уже почти девять часов. Вы были правы, часовой мастер. Часы, которые вы мне продали, и в самом деле оказались водонепроницаемыми. Это прекрасная реклама для фирмы. Когда я вернусь на берег, то расскажу об этом всем-всем. Вообще на все я буду смотреть совершенно иначе. Я еще не знаю как, но знаю, что иначе. Я обязательно вернусь на сушу. Ведь война еще не кончилась. Нашему военно-морскому флоту требуются отважные, выносливые и здоровые моряки. Только отдохну неделю или две дома, а затем скажу Анне, что я снова явился на линкор и получил назначение. Так как Анна ничего на это не ответит, я крепко обниму ее и добавлю: «Не бойся. Ты ведь знаешь, что такие, как я, не погибают». Тогда Анна… а я… То она снова, что… а я… Агнешка, возможно, заплачет… Хлопну дверью и пойду выпить пива. Буфетчик плеснет в пивную кружку немного рома.

Через несколько дней ты, Анна, получишь телеграмму такого содержания: «Командор военно-морского флота с прискорбием извещает…». Сразу же порви этот клочок бумаги и скажи всем, что это неправда, что ты не веришь этому. И повторяй это себе до тех пор, пока… Ты не представляешь, какая соленая морская вода. Той соли, которой я пропитался, наверное, хватит мне до конца жизни.

Я не могу больше, Анна. Я вовсе не слабый. Но у меня уже нет сил. Хотелось бы потерять сознание до того, как я начну захлебываться. Только еще раз открою глаза и посмотрю на море. Нет, не на море. Хотя — именно на море. Спасение чаще всего приходит в последнюю минуту. Посмотрю туда, где скрылось солнце. Утром ты его увидишь, Анна. Но солнце ничего тебе не расскажет. Оно, как всегда, будет жарким, ослепительным и равнодушным. Я совершенно наг. Возвращаюсь туда, откуда пришел, разве только несколько большим. Получается, что жизнь, кроме водонепроницаемых часов, ничего мне не дала. Сейчас я их сниму, Анна, и какой-то миг буду видеть, как они тонут.