Польские новеллисты

Море действительно огромно, Анна. Ты себе даже не представляешь, какое оно огромное. Если плывешь на корабле или хотя бы на лодке, то под ногами у тебя как бы кусочек суши. И тогда море производит действительно впечатление огромной лохани, наполненной водой, на которую кто-то непрерывно дует. То слабее, то сильнее. Но когда ты плывешь сам, когда голова до самого носа погружена в воду, а каждое движение рук или ног кажется тебе твоим последним движением, тогда начинаешь думать, что во всем мире не существует ни кусочка суши. Представь себе, что я плыву уже девять часов. «Это невозможно», — говоришь ты. Я тоже так думал, хотя и знал, что я силен, смел и вынослив. Самым трудным было принять решение. Первый час я плыл, не чувствуя усталости и отдыхая лишь несколько минут. Мне жаль было времени. Я набирал в легкие воздух и старался удержаться на волне, лежа лицом вниз. Часто поворачивал голову в ту сторону, где затонул «Громовержец». Но море не земля, которая постепенно залечивает свои раны. Одно было ясно: торпеда попала в снарядные погреба и в одну секунду корабль попросту разлетелся на куски. Я даже не могу припомнить, слышал ли я гул. О спуске спасательных шлюпок не могло быть и речи. Поскольку корабль сразу пошел ко дну, а не тонул постепенно, набирая воду, на месте катастрофы не образовалось водоворотов, которые и меня потянули бы на дно. Как только я очутился в воде, выброшенный мощной взрывной силой за борт, я сразу же поплыл, чтобы как можно скорее подальше оказаться от тонувшего судна. Когда я через минуту оглянулся, то увидел капитанский мостик уже в воде. Ни один крик не прокатился по волнам, рассекаемым моими руками. Через несколько минут я снова оглянулся. На воде уже не было ничего: ни человека, ни пустого ящика из-под боеприпасов — ничто не указывало на место трагедии, место гибели морского богатыря, каким был «Громовержец». Во всяком случае, я не видел ничего. Море не было ни довольным, ни злорадным, ни испуганным. Оно было таким, как и прежде, — спокойным. Я посмотрел на часы. Они показывали час.

Представь себе, Анна, когда я понял, что уцелел, и понял, в чем мое спасение, то почувствовал нечто вроде счастья. Я не погиб вместе с кораблем, вместе со всеми товарищами, офицерами, капитаном. Я жив. Я не думал над тем, как долго еще продлится моя жизнь и есть ли вообще какая-то надежда. Каждый человек, пока он живет, то есть пока он ощущает голод, холод или усталость, пока видит солнце и воду, пока сознает, что ему необходимо делать, должен верить в то, что будет жить. И у меня была эта вера. Упав с борта в море, я погрузился почти на двадцать метров. Вынырнул и начал плыть. Я плыл несколько сот метров без отдыха. Когда боль в суставах не позволяла больше двигаться, я старался изо всех сил, набрав воздуха в легкие, удержаться на поверхности. После того как «Громовержец» исчез в глубине моря, я несколько раз поднимал голову, высматривая, не всплывет ли подводная лодка, затопившая наш корабль. Если бы они меня заметили, я попал бы в плен. Я не подумал о том, что они могли бы попросту застрелить меня на месте. Примерно на расстоянии полумили я увидел торчащий из воды перископ. Я начал размахивать руками и кричать. Через минуту перископ погрузился, уже навсегда. Навсегда для меня. Я начал обдумывать, каковы теперь мои шансы. «Громовержец» затонул далеко от берега, посреди моря. Южное побережье занято врагами. Северное принадлежало нейтральной стране. Чтобы попасть туда, мне нужно проплыть около ста сорока километров. Если бы я плыл с такой же скоростью, как пешеход на марше, то есть шесть километров в час, то добрался бы до берега через сутки. Мне казалось это вполне возможным. Ведь когда-то я прошагал без отдыха почти сутки. Приняв решение, я почувствовал себя гораздо увереннее. Я плыл на север.

Мои намокшие брюки затрудняли движения. Левой рукой я отстегнул пряжку пояса, расстегнул пуговицы. Брюки свободно соскользнули с меня, и еще целую минуту я видел, как они держались на поверхности. Я сбросил с себя также и рубашку. Она натирала кожу под мышками.