— Ряса. Были заметны следы борьбы. На затылке какая-то ссадина. Потом, когда санитар его раздел… свеженький синяк на спине. Большой. А от фиброза и ожирения печени, от цирроза печени, умирают, скорее, по-тихому и долго. Если бы у него лопнули венозные узлы в горле, он, возможно, метался бы, но тогда бы остались следы кровавой рвоты… однако узлов у него не было, не та еще стадия, да и на цирроз не больно похоже. Во всяком случае, я пришел к выводу, что, вероятно, кто-то ему помог. Хотел вызвать полицию, сказал монаху, который там был, что, наверное… И тогда его понесло. Что у покойного священника были проблемы с алкоголем, уже давно, что печень, ну конечно, печень, что в интересах ордена, Церкви и вообще ради всеобщего блага это не должно выйти на свет божий, что Господь милосерден, а доминиканцы не забывают оказанных услуг. Я подумал… печень, да, вроде бы печень, может быть, и печень, какое мне, в конце концов, дело… кожа и кости, вздутый живот, и красочки подходящие — я говорил, что он был желтый? В целом все совпадает. А за те бабки, которые батюшка предлагал, совпадает на сто процентов. Хрестоматийный пример. Вот я и констатировал инфаркт, и делу конец. Церковь и не такие вещи скрывает, а значит…
— Как выглядел тот монах, он был один?
— Один. Старый, худенький, как пацанка, как смерть. Очки с толстыми стеклами… и такая странная татуировка на шее. Что-то наподобие окошка… малюсенького.
Крест, заключенный в квадрат. Отец Адам.
Он включил кондиционер, но сел в машину не сразу. Выходя от Огородика, он едва сдержал себя, чтобы не блевануть от омерзения прямо в морду этой твари А ведь надо было бы убить паразита, подумал Дыдух. Но на прощание он лишь сказал, что проверку на детекторе лжи тот выдержал, а еще есть информация об осведомителе среди дилеров: надо приостановить продажу товара. Эх… Взять отпуск, где-нибудь отдохнуть. Ждать.
Дыдух позвонил в Варшаву своему приятелю из Центрального следственного управления. И прежде чем успел что-либо сказать, тот выплеснул на него словесный поток:
Дыдух запарковал машину на стоянке и, кивнув пану Юзеку, который с надеждой в голосе спросил, не помыть ли автомобиль, направился в сторону Широкой. Намеченная встреча должна выглядеть случайной, а интересовавший его объект наверняка сидит и пьет кофе в «Klezmer-Hois». Такая уж у него была привычка, и приходил он туда на протяжении многих лет и неизменно в одно и то же время.
Он сидел за столиком перед рестораном в том месте, где была вырублена акация. В белом облачении хорошо смотрелся на фоне еврейских надписей над входом. Шутили, что отец Анджей Пробош пьет здесь экуменический кофе.
— Все еще пытаешься отыскать тех, кого инквизиция изгнала из Испании? — начал с вопроса Дыдух и увидел в глазах Анджея, когда тот встал поздороваться, неподдельную радость от «случайной» встречи. Он снова почувствовал себя мерзко.
— Инквизиция, инквизиция, да сколько можно тебе повторять, что это францисканцы?
— Особенно Торквемада[22]
.— И капуцины позже, они-то и были самые остервенелые.
— Проще простого валить всю ответственность на монашеские общаги.
— Негоже так говорить о монашеских братствах.
— О салетинах тоже нельзя?
— Общага салетинов — особый случай.
Рассмеявшись, они обнялись, а Дыдух ощутил себя Иудой. Он принял приглашение выпить кофе и сел рядом с другом.
— Как дела? — поинтересовался Анджей.
— Silentium.
— Выслеживаешь блудливых жен?
— И мужей, а потом направляю их на путь света и пра…
— …восудия?
— Аминь.