Польский рассказ

Через некоторое время пленные в бараке окрепли. Их увезли под конвоем в главный лагерь, неподалеку, где им предстояло разбирать руины и вытаскивать невзорвавшиеся бомбы. А вечером того же дня мы узнали, что один из русских бежал. Конвоир зазевался, а пока схватился за свой автомат, пленный уже скрылся в лесу. Я спросил, кто сбежал. Мне сказали, что «большевик с бородой». Я покачал головой: значит, тот самый, которого я втащил в барак. Светловолосый, высокий и удивительно легкий для своего роста… А когда-то был, наверное, молодцом…

Без еды и одежды, да к тому же такой ослабевший, он далеко не убежит. Любой ребенок отведет его в полицию, любая шалая дворняга побежит по его следу и поможет обнаружить тайник. Вот о чем я думал на следующий день, идя на работу. Если бы наш комендант организовал погоню по всем правилам, беглеца поймали бы очень быстро. Но капитан был сам не свой из-за тюльпанов. Охранников в лес послал, но велел им обернуться за четверть часа. Он поступил так назло своему коллеге Крапке, который прислал за пленными конвойных. Подумаешь, одним большевиком меньше — есть о чем горевать! Но большевик, схваченный в поле, беглец, пойманный полицией, тут же превращался в грозную улику против коменданта лагеря.

В лесу мы принялись за свою обычную работу. Мы распиливали ленточной пилой сосны на метровые поленья. Пила была острая, часовой не подгонял, лесник горевал о своем убитом сыне — словом, день шел неплохо… Вдруг я ощутил на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся. Из-за кустов всего в нескольких шагах от места работы смотрели на меня серые пронзительные глаза…

— Отдай мне свой хлеб, — сказал я напарнику, с которым распиливал сосну. — Большевик с бородой здесь, давай поскорее!

Я поднял шишку и, будто бы балуясь, кинул ее в большое дупло, выдолбленное дятлом. Потом перевел взгляд на те кусты: глаза исчезли. Большевик меня понял.

Перед концом работы мне удалось спрятать в дупло несколько ломтей хлеба, пару сигарет и коробку спичек. Целую неделю мы прятали в лесной тайник еду и табак, а «гражданскую одежду» мы зарыли в песок. Я принес в лес безопасную бритву, маленький компас и нарисованный кем-то план местности… Словом, в силу наших возможностей мы снарядили большевика всем необходимым для завершения побега. И действительно, через неделю я нашел в дупле нетронутый хлеб. «Большевик с бородой» отправился в путь.

Во время обеденного перерыва мы съели наш хлеб, принесенный из лагеря. Прислонясь к пню, я сидел и думал: «Интересно… Такая дальняя дорога…»

И вот несколько лет спустя я узнаю, что «большевик с бородой» счастливо добрался до своих. Вот и все, о чем я хотел вам рассказать.

В комнате было уже совсем темно. После недолгого молчания один из слушателей спросил:

— А почему русский сказал, что вы подружились на развалинах немецкого фашизма? Ведь до конца войны было еще далеко.

— Верно, но это было после Сталинграда. Ну, что ты теперь скажешь о стандартных фразах?

— Правильно говорят, что все слова одинаковы, окраску они обретают в устах, — наши уста делают их душевными или бездушными. А теперь неплохо бы зажечь свет.

Перевод Л. Тоома.

Ярослав Ивашкевич РАССКАЗ С СОБАКОЙ

Растет мой пудель, страшен он…

Гёте, Фауст

Зима в этом году прекрасная. Не очень морозная и не очень снежная. И оттого создается какое-то необычное настроение, исполненное той особой сердечности, когда все в мире кажется равным пред ликом этого белесого неба, этой выбеленной земли. Я вышел из дому и мысленно представил себе всю дорогу к станции. Прямо передо мной безо всякого страха пролетали черные вороны, а по дороге бежала собачонка, тоже черная, но совсем другой черноты.

Мой Медорка ринулся было за мной, но я велел ему остаться дома. Он послушался с унылым видом.

В воздухе весело прозвенел звонок, оповещавший о приближении электрички. По дороге ехала подвода: это Янек вез уголь, тонну угля, выглядевшую в обрамлении большущих досок довольно мизерно.

Сегодня инея на деревьях уже не было. А когда я подставил лицо солнцу, то почувствовал, что пригревает оно изрядно. В тепле этом было и здоровье зимы, и предвестье лета. На фоне снега чернели тени людей, а темные, безлистые деревья вырисовывались в недвижном воздухе, как гравюры. На замерзших тропинках под ледяной коркой лежали бурые листья дуба. И дорожки от этого казались голубовато-бронзовыми и такими же веселыми, как это утро.

И только легкая боль в сердце меня немного беспокоила. Но я не прислушивался к ней.

Я сел в электричку. Но, когда подумал о том, что меня ждет в городе, волна усталости и сонливости овладела мною. При одной только мысли о тех делах, о тех людях, с которыми я должен вскоре встретиться, мне стало просто страшно. Дети иногда прогуливают уроки, рассудил я, почему бы и мне, старику, не последовать их примеру? Чем я хуже других?