Полуночная сделка

– Для подношения, – догадалась Исбета и подтолкнула ногой небольшой саквояж. – Так и знала, что нам кое-что понадобится. Это подойдет. – Она завернула фрукты в салфетку из тонкого хлопка. – Предполагается, что мы будем играть в крокет. Это даст нам час. Квинтанис! – разнесся по лужайке ее голос.

На зов обернулся мужчина, который обучал юношу подстригать живую изгородь в виде идеального шара.

– Да, госпожа?

– Мы с мисс Клейборн сейчас идем играть в крокет, проследи, чтобы нас не беспокоили. Пусть слуги держатся подальше от задней части территории.

Квинтанис – на шее у него красовался зеленый галстук главного садовника – кивнул.

– Как пожелаете, мисс.

– Теперь нас точно не потревожат. – С громким металлическим скрежетом Исбета отодвинула свой стул. – Идем.

Беатрис зашагала за ней вдоль ухоженных живых изгородей и цветущих весенних тюльпанов. Они прошли мимо свежеподстриженной площадки для игры в мяч – над линией посередине лениво покачивалась сетка, – и мимо отличного поля для крокета, где они играли лишь вчера.

Беатрис поспешила вперед и наконец поравнялась с Исбетой.

– Куда мы идем?

– Когда-то здесь был старый особняк, – объяснила Исбета. – Отец поручил Трентону Уотерстоуну спроектировать новый, но сохранить хозяйственные постройки. Это дорога ведет к святилищу.

Тропинка шла под уклон, но Беатрис смогла разглядеть кусочек куполообразной крыши, спрятавшейся среди деревьев. Исбета заспешила и последнюю часть пути пробежала, а Беатрис, стараясь не отставать, задыхалась в своем корсете.

Они осмотрели святилище. Маленькая уединенная башня, которой, вероятно, было около пятисот лет, была сложена из камня, вытесанного вручную мастерами-каменщиками. В швах цвели мох и лишайник, а по округлым стенам ползла цветущая лоза. Девушки вошли в постройку, между каменными плитками на полу рос мох – его освещали лучи солнца из зияющих пустотой окон, где когда-то были стекла. Беатрис затаила дыхание, когда Исбета поставила саквояж на пол.

– У нас нет жрецов, и в поисках духовного наставления мы идем извилистыми тропами, а не безмолвно медитируем во тьме, – сказала Исбета. – В Лландрасе мы почитаем Небеснорожденных иначе, чем здесь.

– Но вы сохранили святилище.

– Любые молитвы Небеснорожденным уместны. Просто все делают это по-разному. В Санчи женщины – жрицы. Ты знала?

– Нет.

Хмыкнув, Исбета взяла саквояж.

– С двенадцати лет они уходят в горы, чтобы посвятить себя духовному созерцанию. И через несколько десятков лет спускаются уже полностью обученными магами и уважаемыми духовными наставниками. Детей у них нет.

– Как странно. Почему я об этом никогда не слышала?

Исбета пожала плечами.

– А вдруг женщины Чесленда тоже так захотят? Уйти в ваши горы, укрыться там. Думаешь, общество им это позволит?

– Звучит разумно…

– Я бы хотела вернуться туда и поговорить с ними. Это займет год плавания со всеми остановками… Если бы я могла взять свой корабль…

– Об этом я и вовсе забыла, – сказала Беатрис. – У тебя есть корабль. Ты – его хозяйка. И капитан, согласно документам. Разве это не дает тебе права им командовать?

– Да, но он принадлежит мне только на бумаге, – вздохнула Исбета. – Моя нога никогда не ступала на борт «Пеликана».

– Но почему?

Исбета склонила голову, горько улыбнувшись.

– Потому что он принадлежит мне. Потому что я – капитан. По морским законам, если я окажусь на палубе своего корабля, власть над «Пеликаном» полностью перейдет в мои руки, тогда как на самом деле мне не полагается иметь никакой власти.

– Но ты могла бы им управлять, – возразила Беатрис. – Твой корабль сейчас стоит в меритонской гавани. Почему бы просто не собрать команду и не отплыть?

– Тогда я никогда больше не увижу свою семью, – ответила Исбета. – Мать ни за что меня не простит. А отец с ней считается.

– Он ее послушается?

– Она старшая из трех детей. Она полностью руководит своими братом и сестрой. В шестнадцать лет ей позволили распоряжаться богатством семьи, и она многократно его умножила. На свои деньги мать купила для компании собственный корабль. Она – душа и сердце «Лаван Интернешнл», и все в Лландрасе это знают.

Беатрис уставилась на Исбету.

– Не могу себе этого представить.

– Что она управляет делами?

– Что она получила признание, – сказала Беатрис. – Я бы помогала отцу, если бы он мне позволил. Он хорошо меня обучил, и я могла бы вести его счета. Но проблема отца не в этом.

– А в чем же?

– Когда он видит успехи других, начинает завидовать, хоть и знает, что им было на что опереться. Но Риверстон, ферма, где мы живем, – это мамино приданое. Папа был счетоводом, сыном соседского фермера. Они с мамой полюбили друг друга. Она могла бы выйти за богатого мага, но отдала сердце моему отцу.

– А ее родня не возражала?

– Немного, – ответила Беатрис. – Возможно, сейчас они бы нам помогли, но отец предпочел бы умереть, чем признаться, что не смог приумножить состояние. Мать не хочет говорить об этом своей семье – она слишком ему предана.

Исбета поджала губы, но кивнула. Взгляд ее наполнился сочувствием.