Полуночный танец дракона

Вид у него был такой, как будто он не спал всю ночь. Более того, на его широком бледном лице можно было прочесть даже, что он ожидал чего-то подобного. В смысле – моего появления.

Ни слова не говоря, он прошел в холл, сел за свой стол, а мне кивнул на соседнее кресло. Еще издали я заметил на столе блестящий металлический предмет, который вблизи оказался африканским стальным охотничьим ружьем, видимо, тем самым, что когда-то перекликалось с эхом на склонах Килиманджаро и стреляло в белых, как кенийская пыль, слонов[94]. Рядом с ним лежал скромный двуствольный дробовик.

Кроме того, на столе я заметил два стакана с неразбавленной граппой. Я протянул руку, чтобы взять один из них – в это время Папаша уже опрокинул свой, прямо не запивая.

– Ну, так и что? – сказал он.

– Не делайте этого… – Я демонстративно отвел взгляд от стола.

– Чего – «этого»?

– Вы знаете, о чем я…

– Да я ничего такого и не собирался, – сказал Папаша.

– Но вы же… думали об этом.

– Вы что, умеете читать мысли?

– Нет. Просто я читал ваши рассказы. В одном из них был доктор, это же ваш отец, верно? Ни для кого не секрет, что с ним произошло.

– Ну, допустим, не секрет.

– А вы, насколько мне известно, держите у себя его ружье.

– Ну да, где-то валяется, и что с того?

– О’кей, скажу прямо, без фигур речи. Если вы сделаете эту… очевидную глупость, люди все неправильно поймут и безбожно переврут все причины.

– Причины и не столь важны, если уходить действительно пора.

– Это не ваши мысли. Это то, что потом напишут исследователи вашего творчества. Те самые, которые сначала нассут на вашу могилу, а потом изменят название вашего романа на «Солнце не встает никогда»[95].

– Нет, они не смогут. Так же нельзя… Что сделано, то сделано. Я, конечно, не хвастаюсь, но…

– Ничего, хвастайтесь, вам можно… Вы же Папаша.

Папаша едва улыбнулся краем губ и закурил сигарету.

– И давно вы меня читаете?

– Класса с восьмого. Помню, я прятал вас под учебником алгебры.

– Прекрасное место, я польщен! И чем же вам приглянулось «Солнце…»?

– Это было так, как будто тебе открыли дверь… даже нет, распахнули ворота, а за ними – огромный удивительный мир, который так и хлынул тебе навстречу. Мир, полный красивых женщин и тореадоров с породистыми спинами… Мир, в котором надо еще суметь выжить, когда ты уже перестал быть мужчиной…

– Нечего сказать, важная информация для ребенка.

– Тогда она мне была нужна позарез… Но вы не уводите от темы. Если вы сейчас уйдете…

– Я еще пока никуда не ушел.

– Я говорю: если вы уйдете, они съедят вас с потрохами!

– Пусть сначала попробуют до них добраться.

– Будьте спокойны – доберутся. Сожрут все, вплоть до кишок, проблюются – а потом сожрут по второму разу!

– Но мужское достоинство-то хотя бы не тронут?

– Какой там – оно будет съедено в первую очередь…

– Да что они, гиены, что ли?

– А также дикие собаки, грифы и акулы в одном лице!

– Весь Гарвард?

– А к нему в придачу весь университет штата Огайо!

– Солидный список… – Папаша бросил на меня внимательный взгляд. – А вам-то что за дело до всего этого? Зачем вы сюда явились? Может быть, вы просто псих?

– Нет, просто поклонник.

– Врете и не краснеете.

– А чего мне краснеть, если это правда.

– Истинно верующий в меня, значит. Ну-ну.

– Просто люблю, когда кто-то хорошо пишет. Нет, не гениально – просто хорошо.

– Да, это как раз про меня… – вздохнул Папаша.

– Вы и сейчас могли бы хорошо писать!

– Ну, конечно… С разрывом селезенки, двумя сломанными ребрами, раздробленной берцовой костью и проломленным черепом.

– Вот именно! Ваше дело – только допустить до себя врачей. Пусть займутся вами хорошенько и вылечат наконец ваши ребра, ногу и голову. Поверьте, как только они подлатают вам тело, и нервы придут в порядок, и боль пройдет. И тогда уже точно…

– Я снова смогу нормально писать?

– Сможете!

– Не думаю, что у меня хватит сил этого дождаться… – сказал он. – Вам не понять, насколько это мерзко: когда ты встаешь рано утром, садишься за машинку и работаешь, работаешь, а потом видишь, что написал полную чушь, и тут же присасываешься к бутылке… Да и кому, в сущности, все это нужно?

– Вам! Нет, мне! Да-да, мне, черт возьми!

– А вы эгоист, я погляжу.

– Уж какой есть.

Он прищурился на меня.

– Вам бы философские трактаты писать.

– При чем тут философия? Речь об элементарной гигиене…

Папаша бросил выразительный взгляд на дверь.

– Знаете что, идите-ка отсюда, а?

– Сначала отдайте мне свои ружья.

– Вы что, совсем спятили?

– Нет, это вы спятили. Просто обезумели от постоянной боли. А вовсе не стали хуже писать. Да-да, вы просто сильно больны. Скажите, как может человек думать, когда у него все болит? Это все равно что писать в состоянии тяжелого похмелья. Критики, которые ругают ваши последние вещи, почему-то напрочь забывают о той авиакатастрофе в Африке. Это же после нее все началось: и боли, и помешательство… А может, всего через неделю вы проснетесь, а в груди ничего не колет, с ногой все в порядке, голова не болит… И тогда вы скажете себе: господи, что за безумие со мной было!

– А сейчас я, по-вашему, безумен?

– Да. И я здесь для того, чтобы вам об этом сказать.