Читаем Полуночный танец дракона полностью

Полуночный танец дракона

– Ну вот, собственно, все, что я хотел сказать. Могу только добавить, что, сколько бы ни прошло лет – пятьсот, тысяча или миллион, неважно, – люди все равно не изменятся. Они могут переселиться на Луну, построить колонии на Марсе или в системе Альфы Центавра, но никакие высокие цели и устремления не изменят их сути. Мужчины всегда будут оставаться мужчинами – тупыми, надутыми, упрямыми, безрассудными, жестокими, агрессивными… И точно так же среди них вдруг будут рождаться книжники, поэты, воздухоплаватели, мальчишки, которые видят животных в облаках, как будто они племянники Роберта Фроста[101] или Шекспира, хотя это, конечно, ни при чем… Иной раз под толстой кожей у них спрятано мягкое сердце: они могут заплакать, если при них умирают дети или просто если кончается чья-то жизнь. Но при этом им всегда будет казаться, что в соседнем дворе и трава зеленее, и молоко гуще, даже если они доберутся до кратеров Луны и спутников Сатурна… Поверь мне, ничего не изменилось в этом мире. С одной стороны – дикие звери, которые полмиллиона лет назад с бессмысленными воплями вылезли из пещер и с тех пор очень мало изменились. С другой – представительницы другой половины человеческой расы, которые продолжают втирать им про всякие брачные ритуалы, и они все так же слушают, правда, теперь уже вполуха, вполсердца и далеко не всегда…

Ее молчание настораживало и пугало его. Поэтому ему ничего не оставалось, как продолжать:

– Вот у тебя так не бывает – каждое утро, когда я еду на работу мимо домов на нашем склоне, я почему-то думаю о людях, которые там живут… Я их совсем не знаю, но в глубине души я надеюсь, что у них все хорошо, что они счастливы, что у них в домах не пусто и не тихо. А потом, когда еду с работы вечером мимо тех же домов, то опять думаю, как они там, что делают, все ли у них в порядке… Я знаю, если перед домом прибит баскетбольный щит, это значит, здесь растет сын. А если на дорожке возле дома разбросан рис, значит, здесь дочь, и она уже выросла и, скорее всего, счастлива, но этого никогда не узнать наверняка… Остается только надеяться. И вот так каждое утро я про них думаю. И каждое утро надеюсь, что они счастливы, и прошу Господа, чтоб так и было!

Он окончательно выдохся и замолчал, снова закрыв глаза.

– Значит, в твоем представлении ты – такой? – сказала она.

– Ну да, примерно.

– И все другие мужчины мира тоже?

– Да… Как говорится, всех времен и народов.

– Надеешься укрыться за их спинами?

– А чего нам укрываться? Мы ни от кого не прячемся.

– И даже не маскируетесь?

– Нисколько.

– И прямо-таки все одинаковые?

– Все.

– То есть, по-твоему, у нас, у женщин, вообще нет никакого выбора…

– Почему? Есть, но очень небольшой. Либо вы получаете нас такими, какие мы есть, либо не получаете совсем. Просто вы – совсем другие. В вас мы видим и подруг, и любовниц, и жен, и матерей, и учительниц, и нянек. Вы очень разносторонние! Не то что мы, мужчины. У нас сторона всегда одна – работа. И то если повезет…

Он снова замолчал и все так же сидел, не открывая глаз.

– Ну, теперь – все? – спросила она.

– Думаю, да… Да.

Повисла пауза, после которой она спросила:

– Это что, такая форма извинения?

– Нет.

– Попытка рационального подхода?

– Не думаю.

– Коллективное алиби?

– Да нет же!

– Ну, тогда, может быть, ты ищешь понимания?

– А вот это уже ближе…

– И сочувствия?

– Ни в коем случае.

– И сострадания?

– О чем ты, вообще!

– А может, сопереживания?

– Господи, зачем столько пафоса?

– Тогда чего же ты хотел?!

– Я хотел, чтобы ты меня выслушала!

– Я это уже сделала.

– Ну, спасибо.

Он открыл глаза и обнаружил, что теперь с закрытыми глазами сидит она. И руки у нее больше не сцеплены на груди, а свободно висят вдоль тела.

В полной тишине он поднялся со стула, подошел к двери, открыл ее и вышел.

Едва он успел прийти в свой номер, как зазвонил телефон. Некоторое время он стоял над ним, пытаясь придать мыслям хоть какое-нибудь единое направление и только после четвертого или пятого звонка решился наконец поднять трубку.

– Крысеныш ты – вот ты кто! – донеслось оттуда.

– Знаю… – сказал он.

– И сволочь!

– Не без этого.

– А еще – невежа и хам!

– Разумеется.

– И сукин сын!

– Само собой.

– Но… – Он замер, и в трубке стало слышно, как шумно она дышит. – Я все равно тебя люблю!

– Есть! – прошептал он.

– Давай скорее приезжай домой… – сказала она.

– Уже еду!