Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Грузинского, молдавского? — спросил официант.

Белендеев глянул снизу вверх очень строго:

— Ни в коем случае! Грузинские — подделка, а молдавские… — Он поморщился, поправил тяжелые очки. — И это всё? — как сказала одна дама на рассвете молодому мужчине.

Белла затряслась от смеха.

— Почему? — как бы обиделся официант. — Есть французские… Медок, например… Но они очень дорогие.

— Нам именно такие и надо, — ласково, как отец сыну, объяснил Белендеев официанту. — Несите! — И еще раз щелкнул пальцами.

Алексей Александрович усмехнулся. Видимо, этот диалог Мишки с официантом повторялся уже не раз. Мишка как бы сорил деньгами. Хотя, конечно, для человека с долларами наши провинциальные цены — так, семечки. Еще и еще раз Мишка-Солнце потер растопыренные ладони и сияющими глазами в сияющих очках уставился на коллегу.

— Ну-с, я очень, очень рад! Я ведь скоро уеду… Может быть, потом еще раз приеду. Исключительно из любви к Белле…

— Да ну брось! — зарделась Белла, хотя прекрасно понимала, что его слова не более чем дежурный комплимент.

— Клянусь теоремой Пифа и Гора, как сказал мне один студент в Торонто. Это было еще, когда Гор был вице-президентом Америки… Именно тогда я решил перебраться туда, где этот самый Гор, если, конечно, его не успел застрелить Пиф… — Разливая принесенное вино, он продолжать городить чушь и все посматривал нежными глазищами на молодого ученого. — Ну-с, за нас за усех!

И странно: миновал час, второй, они сидели, улыбались, а разговор был ни о чем. Белендеев как бы тянул время. Лишь когда Белла, глянув на свои часики, ахнула: «Боже, я опаздываю на концерт!» — и ушла, картинно лавируя между столиками, Мишка-Солнце отодвинул фужер с вином, из которого он, кстати, отпил самую малость, и, сделав серьезное лицо, повернулся вместе со стулом к Алексею:

— Говори. Прости, что я на «ты», я старше. У тебя проблемы?

— В смысле?

— В претворении в жизнь идей.

— Всему свое время, — осторожно ответил Алексей Александрович.

— Уже двадцать первый век, мальчик. Извини, что я так. А до двадцать второго ты не дотянешь. Да и я не дотяну. А общечеловеческие ценности должны принадлежать человечеству, прости за тавтологию. У тебя никаких просьб к более старшему дяде?

Алексей Александрович почему-то вспомнил о Белле: верно, не один уже раз здесь разыгрывался ее спешный уход на концерт. Белендеев, беря ее с собой в ресторан, как бы случайно здесь встречался с местными учеными. Наверное, он понимал, что за ним не могут не приглядывать компетентные органы, говоря языком времен СССР.

Но Алексею Александровичу нечего остерегаться. Уже лет десять, как никакими секретными разработками он не занят. Да и вряд ли нужны Мишке-Солнцу его вчерашние идеи о возникновении и развитии биомасс, все это можно прочесть в его монографиях…

Но оказалось, Белендеев куда более осведомлен в его делах.

— Слушай, — почти не двигая губами, пробормотал он. — Я знаю про твой стенд…

— Это уже ерунда!

— Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь… И про твою «Трубу очищения»… Может, бред, а может, нет… В конце концов каждый талант имеет право на безумие… И про твою совсем уж обалденную идею спрогнозировать некий будущий язык для всего живого…

— Откуда? — искренне изумился Левушкин-Александров. «Кажется, я Ленке Золотовой рассказывал». Вот трепачи!

— И я, старик, ее не отметаю с порога. На Западе любят непонятное. Может, она-то как раз и будет твоей визитной карточкой. Но сейчас не об этом. Я хотел бы с тобой говорить как с будущим нобелевским лауреатом. Да, да, я уверен. Я никого более вот так не приглашаю, только тебя. Поехали, старичок. Вначале будет вид на жительство, а потом и гражданство. Упреждая возможное возражение, он поднял мизинец с блеснувшим камушком. Если захочешь. Я, например, не отказывался от российского, меня его лишили. — Белендеев доверительно поморгал за толстыми стеклами очков и отпил от бокала. — Подумай. Если тебя держит всякая чушь, стоит ли губить жизнь?

— У меня сын, мать… — начал говорить Алексей Александрович, морщась из-за мерзкого чувства, что приходится оправдываться. Но этот человек иных слов не поймет. — Поверьте, это не чушь.

— Ах, да, да! Но ты их сможешь потом перетащить. Слушай сюда. — Он понизил голос: — Скоро везде будет сплошная Чечня, я знаю, у меня информированные друзья-политики… — И, как бы спохватившись, как бы изобразив, что сболтнул лишнего, перевел в шутку: — По ночам вызываю на спиритический сеанс Нострадамуса.

Алексей Александрович молча смотрел на раков, которых им подали к пиву.

— А не хочешь — пойдем по пути банальному… Заключим официальный, повторяю, официальный контракт между твоей лабораторией и моей фирмой, причем с этого контракта принятый у вас процент отчислений пойдет в госбюджет, то есть выиграют все… А?

Над этим стоит подумать. Это можно. Но в таком случае Мишке надо было договариваться с директором Кунцевым, пока тот не улетел в Испанию. У лаборатории нет своего расчетного счета.

— Однако лично для тебя — эксклюзивное предложение: уехать. И не расстраивай меня, соглашайся. Ты сколько получаешь в институте?