Читаем Полусолнце полностью

Упав на колени перед телами близнецов, я положила ладонь на живот Мидори. Рана от меча не затянулась. Она мертва. Два года жизни с отцом – и демоническая сущность вырвалась на волю. Девочка превратилась, а ёкай без души не жилец. В отличие от Коджи.

Сколько прошло времени? Кажется, бесконечность, но еще даже полночь не наступила. Он придет в себя, обязательно очнется, но я не знала, можно ли вернуть человеку душу, когда он в сознании. И я уже потянулась к нему, но вдруг замерла.

Но это не твой выбор. Не тебе решать.

– Рэйкен! – Мэйко в птичьем воплощении опустилась рядом со мной и сложила крылья.

– Его больше нет, – одними губами произнесла я, инстинктивно спрятав руку со шкатулкой за спину. – Больше нет…

Птица какое-то время всматривалась в мое лицо, словно проверяя, говорю ли я правду, а потом резко взмахнула крыльями и вылетела на середину зала:

– Хэджам мертв! Он мертв!

На мгновение в зале воцарилась тишина, и я поймала взгляд Шиноту. Он замер у противоположной стены и недоверчиво смотрел на меня. Лицо в царапинах и грязи, из раны на лбу сочилась кровь. Но вот его губы дрогнули, и он со всех ног бросился ко мне, перепрыгивая через поверженных ёкаев. Зал взорвался криками. Воспользовавшись замешательством, птицы окружили последних оставшихся в сознании сторонников Хэджама, и Саваки среди них не было. Я лишь надеялась, что он успел спастись.

– Стой! – крикнула я, когда Шин приблизился к перевернутому трону.

– Мэйко охраняла их, сказала, что все еще можно исправить, – выдохнул он. – Рэйкен, скажи…

Я показала шкатулку. Шин непонимающе нахмурился. Открыв крышку, я выудила душу ребенка Хэджама.

– Раздели снова.

В его глазах читался неподдельный страх. Он переводил взгляд с души на тела племянников, нервно сглатывая. Жилка на окровавленном виске вздулась, над губой выступил пот.

– Раздели, – отстраненно повторил он.

– Я не смогу.

– Пожалуйста…

Сердце стучало так сильно, что меня затошнило. Невыносимо было смотреть на него, заставлять выбирать. Я же обещала, что этого не будет.

Тогда скажи, что у него и выбора-то нет. Мидори мертва, ничто не воскресит ее.

– Я тебе обещала, что ты не будешь выбирать, поэтому…

– Мое решение. Это должен я решить. – Шин заломил руки за голову и глубоко зажмурился, стиснув челюсти. За его спиной, избавившись от птичьих обличий, люди Мэйко выводили из разрушенного зала поверженных ёкаев, а сама принцесса замерла в нескольких метрах от нас, не смея пошевелиться. Перехватив ее взгляд, я едва заметно качнула головой.

Не вмешивайся.

– Кого бы я ни выбрал, – прошептал Шин, и по его щеке скатилась слеза, – всегда будет тот, о чьей смерти я буду жалеть, и тот, кто в той или иной мере ощутит, что я жалею…

– Глупости. Ты изменился. Ты сможешь вести себя правильно.

Слезы брызнули из его глаз. Он жмурился, смахивал их грязными ладонями, смешивая на щеках грязь и кровь, а они все текли и текли. Шин опустился на колени рядом с Мидори и притянул ее к себе.

– Коджи, – прошептал он, целуя племянницу в лоб.

И в тот момент я как никогда поняла разницу между нами. Если бы Шин мог, он бы отдал свою жизнь за них, за любого из тех, кем дорожил, а я никогда не рассматривала себя как жертву, я всегда пыталась найти причину, чтобы жить.

Услышав ответ Шина, Мэйко бросилась ко мне, упала рядом с сыном и положила его голову к себе на колени. Она улыбалась, заботливо поглаживая Коджи по щекам, а мое сердце окончательно разбилось. Больших усилий стоило, чтобы игнорировать Шина и его прощание с Мидори.

Тело Коджи с благодарностью приняло душу, его веки затрепетали, он глубоко вздохнул, но глаз пока не открывал.

– Мальчик мой, – приговаривала Мэйко, перебирая пальцами его волосы.

– Поздравляю, – прошептала я, поднимаясь.

Этот зал. Перевернутый трон и обрывки атласа, некогда блестящего, драпировавшего стены. Голубой цвет, который так любил Хэджам, сейчас смешался с грязью и кровью. И было так тихо, тревожно тихо, и звуки, доносившиеся с улицы, оседали на развалинах.

Какое странное чувство. Все закончилось, мы выжили. Больше не нужно думать о том, как поступить. Выбор сделан, и я должна испытать облегчение, ощутить, как эта тяжесть схлынула, но вместо легкости чувствую другое. Впервые я не забрала душу, а вернула ее обратно. Рискнула своей жизнью ради других, но оказалась в неизвестности, словно откатилась обратно, на сто лет назад, когда еще не было ни контрактов, ни путешествий в другие миры, и я не знала, что делать со своей жизнью.

К Мэйко подошел мужчина с толстой вороной косой, и в нем я с полным безразличием узнала Хэру. Он кисло улыбнулся мне и подхватил Коджи на руки.

– Мы отнесем его в крепость и проследим, чтобы он поправился, а вы приходите, как будете готовы, – сказала Мэйко, касаясь моего плеча.

Не глядя, я кивнула.

– Шин…

– Я хочу похоронить ее в поместье, как дочь Такимару, а не как…

Он шмыгнул носом, поднимаясь. Хэру вынес Коджи из зала, Мэйко пошла за ним, но Шин даже не посмотрел в их сторону.

Перейти на страницу:

Все книги серии Red Violet. Магия Азии

Полусолнце
Полусолнце

Российское Young Adult фэнтези с флёром японской мифологии.Япония. Эпоха враждующих провинций.Рэйкен. Наполовину смертная, наполовину кицунэ. Странница, способная проникать в мир мертвых и мечтающая отыскать там свою семью.Шиноту. Молодой господин, владелец рисовых полей, в жизни которого нет места магии и демонам. До тех пор, пока он не встречает Рэйкен.Хэджам. Чистокровный демон, воспитавший Странницу. Он пойдет на все, чтобы найти и вернуть Рэйкен. Но захочет ли она возвращаться?Каждый из них преследует собственную цель. Каждый скрывает свою тайну. И только мертвым известно, кто из них сумеет дойти до конца.Для кого эта книга• Для поклонников исторических дорам, аниме «Принцесса Мононоке», «5 сантиметров в секунду», «За облаками», фильмов «Мемуары Гейши» и «47 ронинов».• Для тех, кто увлекается культурой и мифологией Японии.• Для читателей фэнтези «Алая зима» Аннетт Мари, «Лисья тень» Джули Кагавы, «Опиумная война» Ребекки Куанг.

Кристина Робер

Историческая проза / Историческая литература / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза