Не смогу помочь тебе, как собирался. Не облегчу жизнь. Не верну свободу. Не воздам должное. Ничего не требуя взамен. Я бы и теперь не признался бы ни в чём. Конец близок, ясноглазый. Он мне язык развязал. Прости родной. Не отталкивай.
Прости родной. Люблю тебя, сладкоголосый. Всегда любил.
Будь счастлив, жаворонок.
Кебет тяжело перевёл дыхание, сглотнул копившуюся во рту кровь.
- Иди теперь. Не смотри. Спасибо тебе за слёзы. Прости за слёзы. Спасибо тебе, мальчик. Ах, какое спасибо… Счастья тебе, сладкоголосый…
***
Голос юного певуна звенел над площадью. И многотысячная толпа, затаив дыхание, внимала подвигам великого Рустама. Певец сидел на возвышении, рядом сидели сановники, родовитые гости, послы из сопредельных стран. Шад. Никто не шевелился, никто не смел встать со своего места, пока широко лилось эпическое повествование.
Лютня гневалась, когда подлые враги обманом заточили богатыря в подземелье. Радовалась, когда Рустам бежал.
Жаловалась, как жаловались люди Рустаму.
Смеялась, как смеялась счастливица Согдиана, сидя на коленях жениха.
Плакала, когда Рустам упал, пронзённый копьём предателя.
Стонала, как стонала Согдиана над могилой любимого…
Синие глаза певуна не отрывались от балкона. Ловили гаснущий взгляд чёрных, как беззвёздная ночь, глаз. Не отпускали. Не давали уйти. Держали прочнее верёвки, сплетённой из волос семилетней кобылы.
Закрылись чёрные глаза. Опустились шёлковые ресницы. Смолкла лютня, роняя серебряную слезу. Устало опустил плечи певун. Зябко съёжился.
Площадь вздохнула в едином порыве – сколь велико могущество певца, сумевшего держать толпу в плену своего искусства! Люди засвистели, зашевелились. Грянул восторженный хор:
- Воистину велик!
_______________
7. Предательство
Во времена правления деда нынешнего шада, да примут его предвечные Небеса, по степи пополз слух. Идут дикие люди. Не то с севера, не то с востока. Ишгаузы. Посмеялись во дворце над россказнями испуганных людей. Пожали плечами. Мало ли пришельцев видели в благодатном крае? И где они сейчас? Растворились бесследно в степных ветрах, не оставив в памяти даже имён своих.
Прошло много лет. Иногда доходили слухи до дворца пресветлого шада, о дикарях на чёрных косматых кониках, которые неслись по степи быстрее ветра. Над слухами смеялись. Дикари против войска шада? Обученного, могучего, сытого. На легконогих скакунах, равным которым нет, хоть весь свет обойди со всех шести углов.
Но всё чаще доходили до шада тяжёлые известия. Всё чаще в степи полыхало зарево пожаров. Всё чаще караваны выходили к засыпанным песком колодцам. Всё чаще на древних тропах степных находили людей с пробитым чёрной стрелой горлом. Ограбив и выворотив одной стойбище, они снимались с места чёрной тучей. И вскоре уже в другом месте выли шакалы, провожая души убитых в предвечное Небо.
А теперь перед шадом ниц лежал гонец:
- …держат в руках луки и стрелы. Их голоса шумят, как море. Они мчатся на конях. Много их. Как песка в пустыне много.
До рассвета не гасли светильники во дворце. Нельзя пустить варваров на благодатные земли предков. Ауминза – первый из городов на границе между степью и цветущими оазисами. Цитадель его неприступна. Глубоки колодцы в городе. Даже если перекрыть полноводные арыки*, город всё равно без воды не останется. Полны хранилища зерном и мёдом. Оружием и звонкой монетой. Было решено готовиться к осаде.
В степь полетели разведчики. В степь полетели глашатаи. Понесли повеление шада. Пусть все оставят свои кочевья и укроются в цитадели.
***
- Ласковый, - Кебет провёл слабой ещё рукой по щеке, золотившейся персиковым пушком, - Люди отвезут тебя. Сохрани себя, ясноглазый.
Прижался горячими сухими губами к узкой ладони. Коснулся светлой головы, прося Богов всемилостивейших о заступничестве. Ещё раз оглядел всадников. Кони добрые. Одежда ладная. Повязки на лицо от ветра и солнца. Воды хватит на многие парсанги* пути. Золота в потайных карманах хурджинов должно надолго хватить ясноглазому. Бумаги на дом и земли имения уже тоже давно готовы. Ничего не забыли.
Цепко глянул на рябого нукера.
- Прошу тебя…