Полынь (СИ)

Потом пришёл толстый евнух, а с ним ещё двое. Заставили встать на низенький столик, начали крутить во все стороны. И такой отрез приложат к бледному лицу невольника, и другой, и третий… Проворные пальчики евнуха в мгновение ока раздели Руфина. Он потянулся руками прикрыться, цыкнули:

- Стой ровно!

И он стоял. А его крутили во все стороны, как неживого.

Потом так же ловко и одели его. Но уже в изумрудный муслин. Жарко полыхнули щёки юноши – он и одет вроде бы, а на деле ничего не прячут полупрозрачные шаровары и кафтан. Портной заулыбался – юноша поистине прелестен!

Потом его потянули за руку. Он ещё никогда не был за пределами своих покоев и потому с любопытством оглядывался. На резьбу и тяжёлые зеркала, на ковры и сюзане, на посуду золотую и серебряную, на расшитые кисейные занавеси, колеблемые легчайшим ветерком, на беломраморные чаши фонтанов с говорливыми струями. Наконец, они пришли и его втолкнули в комнату. С огромными распахнутыми окнами.

Но ему не дали полюбоваться на небо. Ювелир разложил перед ним с полсотни мешочков индийского сафьяна. В каждом мерцал чудесный камень.

- Выбирай!

Руфин испуганно зажмурился. Помотал головой.

На плечо легла тяжёлая рука, шею обдало горячим дыханием:

- Выбирай! Всё, что ты выберешь – твоё.

Ахнул ювелир, поспешно плюхаясь на колени и утыкаясь лбом в ковёр. Жирный евнух, оба нукера, днём и ночью маячившие у дверей в покои певуна, все они простёрлись ниц. Руфин обернулся.

Статный широкоплечий мужчина глядел на него тёмными смеющимися глазами. Синие шаровары и синий камзол в талию, да ещё перетянутый чёрным кушаком с серебряными кистями, держал его фигуру прямо. Он лучился силой и осознанием власти. Стоял молодцевато. Хотя разменял на жизненном пути пятый десяток. Лишь чуть седины в ухоженной, короткой не по возрасту, бородке.

Руфин окаменел от ужаса – шад!

- Выбирай. – Властно повторил мужчина.

Потянул к себе певуна за широкую штанину, тяжёлая рука обвила узкую талию.

Опять весело глянул на золотых дел мастера:

- Что ж, устоз*, давай посмотрим, чем обрадовал нас караван из Мидии.

Всё новые камни появлялись на свет, пуская вокруг себя радужных зайчиков. Всё больше становились глаза у невольника, никогда не видевшего таких богатств. Шад задумчиво перебирал камни, цепко вглядывался в прозрачную глубину самоцветов. Бросал загадочные взгляды на юношу.

Наконец, он отложил несколько камней в сторону:

- Эти! К ним добавишь чёрного жемчуга. Заказ должен быть готов через четыре дня. – И вышел.

Зло глянув на евнуха.

Обратно они шли уже не так. Никто не тащил Руфина за руку. Никто не тыкал черенком нагайки* в спину.

По утру Руфин пришёл на балкон. Долго стоял, глубоко, до головокружения дыша сладким воздухом. Раскинуть бы руки. Взлететь в синее небо… Серенький взъерошенный комочек встряхнулся на узкой ладони. Снялся с тонкой руки. Зазвенела над миром волшебная песня.

Вечером он опять взял в руки лютню. И хотя пальцы были всё так же неуклюжи, мелодия потекла, заговорила, зазвенела радостью. Шад, стоящий у потайного окошка довольно усмехнулся в густые надушенные розовым маслом усы.

И долго лились мелодии в затихшем на вечерней алой заре дворце. Люди вслушивались в сладкие лёгкие звуки, улыбались. И Руфин чувствовал, как оживают мёртвые пальцы, как оттаивает закаменевшее от обиды сердце.

Но запеть он так и не смог…

_______________

Дувал – высокий глинобитный забор вокруг дома. 

Хаш – наваристый пряный бульон из телячьих ножек. Такой варят для тяжелобольных. Хорошо ставит на ноги после тяжёлых ранений и большой кровопотери. 

Суюнчи – подарок гонцу, доставившему хорошие новости. 

Устоз, усто – мастер. 

Нагайка – конская плеть. Плетётся из узких ремешков воловьей кожи. К кончикам ремней частенько подвешивали свинцовые или серебряные дробины. Ручки отделывали резьбой и серебряной насечкой. Самые красивые нагайки привозились из Закавказья – из Армении и Нагорного Карабаха. 

6. Стрелы

Кебет летел. Конь под ним хороший, сытый, напоенный. Длинны степные дороги, путаны. Гляди да гляди в оба. Развилки, обводы. Тропинки, тупики. Собьешься с утра в полшага, лишь Богам ведомо, куда придёшь к вечеру. Остановишься, - лишь Богам ведомо, когда найдут тебя. Степь огромна, людей в ней мало. Кажется, что взял чуть вправо – и расцвёл тюльпаново закат не на месте.

- Будет ветер, - озаботился Кебет.

Худо – ветер в степи, что дракон на воле. Раскалённый песок встаёт стеной. Тысячи песчинок и верблюду хребет сломят. Плохо, когда нет в ровной, как стол, степи укрытия. Засыплет песком, вовек не найдут!