Полынь (СИ)

Горло сдавило, в глазах померк свет, побелевшие губы шевельнулись:

- Что вы… Спасибо, что выслушали… - Боль стала оглушающей. – Помолитесь, если можно, за моего отца…

- Помолюсь. – В кротких глазах метнулась тоска. - Непременно.

Упавшего в обморок мальчика Кебет сам отнёс на руках в свою спальню. Отодвинул плечом сунувшегося было святошу. Пусть отдохнёт маленький мученик. С братом он сам объясниться.

***

На богомолье собрались лишь весной. Несколько дней перед этим была оживлённая суета. В будничную жизнь богатого дома, замкнутую и бедную событиями, вошло лихорадочное оживление. На кухне было не протолкнуться – там пекли, жарили, варили. На женской половине повсюду были разбросаны лоскутки и целые отрезы бархата и парчи, нежнейшего шёлка и толстой шерсти. К хозяину приходили ювелиры и ростовщики. Лишь Руфин был заперт в крохотной комнатушке на хозяйской половине.

Появилась в доме и старшая сестра Байирра Таша. Став в свои неполные двадцать пять вдовой, она поистине была гадюкой по крови. Если жён брата она просто презирала, то Руфина – люто возненавидела, лишь мельком увидев его однажды.

А, застукав как-то Асию в комнатке у наложника, подняла крик на весь дом.

- Кормить замарашку с фамильного серебра! Нищего уродца обряжать в бархат!

Рука у Таши была тяжёлой. Пальцы, унизанные перстнями, оставляли на худых щёках юноши синяки и ссадины. Асия кинулась за Кебетом.

Кебет еле утихомирил разъярившуюся женщину. С трудом ему удалось увести её. А потом он вернулся и бережно взял на руки плачущего взахлёб юношу.

- Чтоб тебе пусто было! – Прошипел яростно всегда кроткий Кебет, вытирая слёзы с исхлёстанных щёк наложника.

- Нет-нет! – Ужаснулся Руфин.

Как можно желать другому того, чего и врагу-то не пожелаешь?

Кебет часто пропадал из дома – всё же служба при дворе шада требовала много времени. Отнимала силы. Но как бы он не уставал, у него всегда находилось ласковое слово для певуна.

Руфин молча сносил издевательства Таши и побои Байирра, бесконечную нудятину святоши. Больше, меньше – какая уже теперь разница?

Иногда он плакал в подушку:

- За что меня – так?!

- А разве ты не догадываешься? – Спросила Асия. – Твоя красота им нож острый.

- Посмотри, как перекашивает змеюку при твоём появлении. – Эйя передразнила Ташу, скривив совсем уж несимпатичную физию. – Уж она и цацками обвешана и в шёлка завёрнута… да только где ж ей переспорить синеву твоих глаз, Руфин.

Эстер, средняя жена Байирра, скривившись, прошествовала мимо них, пародируя то, что сама Таша считала царственной походкой. Счастливица, она во всём умела видеть смешное. И сама насмеётся и других насмешит.

В последний день, перед самым отъездом, в комнатку Руфина вошла Таша. И швырнула в лицо мальчика ком одежды. Женской.

Руфин побелел:

- Я не одену.

Волчьим, байирровым взглядом впилась в него молодая вдова. Вихрем вылетела из комнатки. А потом вернулась. Не одна.

Байирр совсем обезумел от злобы. Сбил с ног наложника, посмевшего дерзить его сестре, пытавшегося закрыть руками лицо. Истоптал, иссёк кнутом вздумавшего перечить невольника. Сломал ребра, перебил руку, разбил о мраморный пол голову.

Исполосовал жён, пытавшихся вступиться. Поднял руку на брата… Верным нукерам едва удалось оттащить его от обеспамятевшего мальчика, корчившегося в луже крови и рвоты.

_____________________

Тюрбан - головной убор из широкой полосы мягкой ткани, особым образом обёрнутой вокруг головы. Концы часто крепились драгоценными брошами и эгретами. 

4. Куда делись Боги?

Пьяный Байирр с плетью, зажатой в кулак, ввалился на женскую половину.

- Т-т-тыы! – неопределённо ткнул плетью. – Т-т-тыыыыыы…

Руфин понял, что хозяин обращается к нему. С того «богомолья» прошёл год, но он так и не отошёл, закаменел в своей боли и тоске. Он не испугался. Не испытал прежнего ужаса. Уже было всё равно. Он перестал дрожать за свою собственную жизнь. Жизнь стала совсем не мила. Даже страшный грех перед Богами уже не останавливал отчаявшегося юношу. Его уже два раза вынимали из петли. По приказу Кебета с него не спускали ни днем, ни ночью глаз. И если жены были чем-то заняты, то Кебет сам держал подле себя строптивца:

- Прочти мне этот отрывок. Переведи другой.

Байирр больше не брал его на своё ложе. Даже позволил обращаться с просьбами. Но у Руфина не было просьб. Как не осталось и слёз и страха.

Глухая тоска съела всё без остатка.

Кебет хвалил умного юношу. Признавал за ним недюжинный талант к языкам. Но похвальбы ни обрадовали, ни огорчили. Как всё в этой жизни.

Совершенно не нужной ему…