Полжизни

Этотъ переходъ отъ н?жности къ истерик? поразилъ меня и озарилъ: я понялъ все — и замеръ. Личное чувство сжалось, и, ухаживая за нею, прыская на нее водой, я ничего не видалъ передъ собою, кром? больной женщины, ни о чемъ себя не спрашивалъ, ни о чемъ не хот?лъ думать.

Припадокъ былъ томительный, но быстрый. Черезъ четверть часа графиня открыла глаза, оглянулась дико кругомъ, привстала и, облокотившись о ручку кушетки, гд? она лежала въ истерик?, долго-долго сид?ла беззвучно, устремивъ затуманенный взглядъ на закопт?лую картину, вис?вшую противъ нея.

Я стоялъ у окна, и, притаивъ дыханіе, ждалъ. Въ этой трактирной комнат?, съ остаткомъ завтрака, съ яркой полосой синяго неба, съ дымчатой далью Флоренціи, было н?что, оставляющее позади вс? пережитыя нами вдвоемъ минуты.

Да, новая полоса нашла на эту разбитую, мертвеннобл?дную, трагически-прекрасную женщину.

— Подите сюда, раздался нервный, глухой голосъ графини.

Я с?лъ на кушетку, рядомъ съ нею, не оборачивая къ ней головы.

— Не могу, не могу я лгать, вы вид?ли: я не могла даже пересилить себя…

— Вид?лъ, повторилъ я, и не знаю, право, къ чему все это… Со мной-то, кажется, не трудно сладиться.

— Не трудно! вскрикнула она все т?мъ же глухимъ голосомъ… Ну, да, вы скажете: это глупо, грязно, см?шно наконецъ, мн? все равно!..

Графиня встала, я бросился-было поддержать ее, боясь что она опять упадетъ; но она отвела меня рукой и, обернувшись ко мн? лицомъ, все такъ же смертельно бл?дная, съ какими-то трепетными глазами, выговорила:

— Я себ? не принадлежу! Ни вы, ни мужъ мой не увидите моей ласки…

Потомъ настало молчаніе; слышно было только, какъ мы оба тяжело дышали.

— Неужели, началъ я впологолоса, вы такъ полюбили?

— Ну, да, полюбила! крикнула она; и глаза ея вспыхнули. Васъ это скандализуетъ, не правда ли? Баб?—сорокъ л?тъ, у ней дочь — д?вица на возраст?, у ней мужъ такой прим?рный, любитъ ее, боготворитъ, у ней наконецъ другъ… и она обманула обоихъ и въ одиночку, и разомъ… и бросилась на шею мальчику, юнош?, котораго знаетъ какихъ-нибудь два м?сяца! Ха, ха, ха!…

Она бол?зненно захохотала. Я ожидалъ новаго припадка, но хохотъ смолкъ. Мн? становилось невыносимо жалко ее. Я готовъ былъ замахать рукой и прошептать: «не надо, не надо, полноте».

Но что-то сковало мн? губы. Я только гляд?лъ на нее, ожидая, что воть-воть съ ней опять что-нибудь сд?лается.

— В?дь см?шно, Николай Иванычъ? р?зко спросила она. Ну, и см?йтесь, и язвите меня; а я вамъ скажу истинную правду: я не любила до сихъ поръ и думала, что совс?мъ застрахована отъ такой глупости; а вотъ видите, и меня захватило, и я безумствую, и я см?шна, и я упиваюсь своимъ паденіемъ… в?дь это такъ кажется говорится высокимъ слогомъ?

— Вы не любили? точно съ радостью выговорилъ я.

— И васъ не любила, да никогда и не обманывала васъ… Моя связь съ вами, что это такое? Это исполненіе какого-то долга…слушайте меня, я говорю правду… Да, долга. Мн? нельзя было не отдаться вамъ тогда; нельзя, потому что вы стоили поддержки, участія, ласки, всего, что можетъ дать женщина больше, ч?мъ графъ, наприм?ръ… Ну, что же это какъ не долгъ, идея, принципъ, не такъ ли? Дико звучатъ мои слова; но я говорю правду, слышите, только правду, ничего больше; вотъ и все мое прошедшее. Графа я и считать не хочу: графъ — укоръ за пошлую связь вздорной бабенки. Вы уже знаете, почему я сд?лалась его женой и какъ на него смотр?ла… Гд? же тутъ любовь, настоящая-то, такая, гд? ужь ни объ чемъ не разсуждаютъ, а только все опускаются въ какой-то омутъ? Помните, вы меня спрашивали: неужели моя жизнь ушла вся на исправленіе графа Кудласова и обученіе господина Гречухина? Да она ушла на это, хоть не вся, ушла она и на то, что я съ вами вм?ст? д?лала… въ чемъ я васъ поддерживала… Такъ бы и нужно было скоротать свой в?къ! Анъ н?тъ!…

И съ какой-то злостью онл махнула рукой, опускаясь опять на кушетку.

— Да, это не то, что прежде, прошепталъ я.

— Страсть налет?ла на меня сразу, не дала даже вздохнуть, и я въ ея когтяхъ, и ничего я теперь знать не хочу, я способна на всякое безуміе, можетъ быть на всякую гадость… можетъ быть на преступление…

— Графиня, перебилъ я ее, беря за руку, такъ ли это?

— О не знаю, и знать не хочу!.. Разв? я разсуждаю? я ужь вамъ разъ сказала, что разсуждать я не могу. Вамъ онз можетъ показаться юношей, мотылькомъ, сердечкинымъ, Богъ знаетъ ч?мъ, а для меня онъ теперь — все; я какъ д?вчонка, какъ институтка красн?ю, жантильничаю, веду себя ужасно!.. Вы скажете на это: Бальзакъ далъ себя знать. И я вамъ отв?чу: ну да, Бальзакъ, а потомъ что?..

Но я не вымолвилъ ни одного слова. Когда глаза мои обратились къ ней, утомленіе и почти полный упадокъ силъ см?нили горячечное возбужденіе, въ которомъ она излила свою страсть.

Н?сколько минутъ лежала она безмолвно, съ закрытыми глазами, съ посин?лымъ отъ бл?дности лицомъ.

— Пора домой, выговорила она довольно твердо, поднимаясь съ кушетки; вы теперь слышали, ч?мъ я живу. Все случилось между моимъ посл?днимъ письмомъ и вашимъ прі?здомъ. На дняхъ явится графъ, я не знаю, что между нами выйдетъ… но мн? все равно!..