Читаем «Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века полностью

Несколько выделенных Туманским причин экономических проблем касались организации помещичьего хозяйства и труда зависимых крестьян. В частности, он обратил внимание и на вопрос о формах их зависимости. Как и большинство помещиков последней четверти XVIII века, Федор Осипович отдавал предпочтение барщинному труду, который в течение всего дореформенного периода оставался значительно более продуктивным, чем труд оброчных крестьян[832]. Несмотря на это, в царствование Екатерины II все больше распространялась оброчная система, которая исключала непосредственное участие землевладельцев в сельскохозяйственных заботах и, по мнению В. О. Ключевского, давала «помещику, при неограниченном праве возвышать оброк, возможность получить такой доход, которого он не получил бы никогда, сам хозяйничая в селе»[833].

Проблема преимуществ и недостатков оброка и барщины дебатировалась уже тогда, в том числе и в ВЭО. Но, в отличие от тех, кто в 1765 году отвечал на анкету Т. И. Клингштета в «Трудах ВЭО», или от Ф. Удолова, наиболее четко высказавшегося по этому поводу в 1770–1771 годах в «Сочинении экономических правил»[834], Туманский смотрел на проблему не столько с экономико-статистической, сколько с морально-этической стороны. Он придерживался мнения, что перевод крепостных на оброк не может принести пользы ни отдельному хозяйству, ни обществу в целом, поскольку, отправляясь в города, крестьяне развращаются на легких заработках и в них рождается «любовь ко праздности и роскоши, пренебрежение сельские жизни», отчего следует «гибель общая»[835].

Мотивы роскошествования, хозяйственной нецелесообразности, неразумного увлечения различными нововведениями звучали и при изложении других причин, мешавших совершенствовать экономию. Чрезмерно просторные здания и сады, гигантские теплицы, «заводы не у места», не только не улучшающие, а, наоборот, разоряющие имения, Туманский воспринимал как барские прихоти, требующие дополнительного времени и усилий и лишь отвлекающие внимание крестьян от основных занятий земледельцев. В тесной связи с этой третьей причиной стоит и четвертая — проблема дворовых людей, число которых заметно возрастало. Григорий Винский, вспоминая время своей ссылки и проживания в Уфе в начале 1780‐х годов — в доме зажиточного дворянина М. М. Булгакова, — писал, что, кроме помещичьей семейной пары и трех их детей, «настоящий» «русский дворянский дом» составляли также «до 60-ти обоего пола челядинцев»[836].

Наблюдатели русского быта, подчеркивал В. О. Ключевский, удивлялись, что в помещичьих усадьбах было втрое, даже впятеро больше дворовых слуг, чем у немецких владельцев того же материального уровня. О богатых дворянах не стоит даже говорить. В других странах и представить себе не могли такого количества дворни, которую позволяли себе российские вельможи. Избыток дворовых служил «прихотливым личным нуждам помещиков»[837]. Туманский, вероятно, не мог пройти мимо этого явления и его негативных последствий. Очевидно, уже тогда начал формироваться стереотип, согласно которому «дворовые почему-то считались наиболее вредным и опасным классом крепостных людей»[838]. Но, учитывая сравнения «наблюдателей», все же необходимо отметить, что «экономическое время» Германии и «экономическое время» России и Украины нетождественны. Дворовые — это не просто прихоть, но и многое другое. Это не только возможность обеспечить надлежащий дворянскому статусу быт, не только способ реализации «патерналистской программы», но и один из путей решения проблемы малоземелья крестьян, что станет чрезвычайно актуальным для Левобережья в первой половине XIX века.

Относительно дворовых Федор Осипович все же не был столь категоричен, как, скажем, немного позже У. Карпович. Этот опытный управляющий различными крупными имениями, автор весьма популярной среди дворянства книги по организации помещичьих хозяйств, изданной в 1837 году, называл дворовых хлебоедами, от которых никакой пользы, а только одни убытки, и считал, что «где в имении много дворовых, там доходы всегда скудны»[839]. Карпович предлагал целый ряд мероприятий, рекомендаций для «воспитания» дворовых, для уменьшения их количества. Очевидно, что в это время данная проблема все больше усложнялась. Не случайно в первые десятилетия XIX века ВЭО неоднократно объявляло «задачи», так или иначе ее касающиеся. Излишнее количество дворовых начало беспокоить и правительство Николая I, а по поводу их быта даже собиралось два секретных комитета под председательством самого царя[840]. В период же подготовки и проведения Крестьянской реформы очень остро проявились те риски[841], на которые одним из первых обратил внимание Туманский: «…дворовые уже составляют особую и как бы предпочтительную некую статью, иногда при размножении даже особо разселяемую на иждивении и содержании господском»[842].

Это повлекло за собой в дальнейшем необходимость наделять землей людей, которые уже не были с ней непосредственно связаны и отвыкли от земледельческого труда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука