«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

В этих замечаниях Кулиша-Гладкого интересными могут быть несколько моментов. Во-первых — фиксация разрыва в представлениях, который все еще существовал в 1840‐е годы между «малороссийской» действительностью и «великороссийской» (вспомним, что в то время автор имел преимущественно малороссийский опыт социальных отношений). Во-вторых, в отличие от Ф. О. Туманского, который искал примеры «моральной экономии», морально санкционированного хозяйствования в современности, автор «Карманной книжки» обращался за такими примерами к прошлому. Входящий в число лучших современных знатоков жизни и творчества Кулиша, Евгений Нахлик причину видит в том, что в кирилломефодиевской среде, где вращался Кулиш — один из творцов новой Украины, «культивировалась не идея гуманизации крепостничества… а радикальная идея уничтожения крепостного права»^[878]. Это утверждение, по-моему, демонстрирует не только поверхностность трактовки мотивации Пантелеймона Александровича, но и устойчивость историографических стереотипов относительно взглядов самих кирилломефодиевцев. Кажется, кулишовед не учел здесь также того, что морально-этическая позиция может быть и архаичной. Что касается Кулиша, то, возможно, определенное знакомство с реалиями, разрыв между ними и желаемыми представлениями, что вскоре скажется на его личных хозяйственных делах^[879], подталкивали искать идеал в прошлом. Туманский же, создавая образ идеального помещика, считал возможным достижение гармонии социальных отношений в настоящем, что позволяло ему не просто возлагать всю ответственность на дворян, а и требовать от них рационального и гуманного отношения к крестьянам.

В-третьих, этот сюжет не только свидетельствует об актуальности в середине XIX века образа идеального помещика — образа, зафиксированного Ф. О. Туманским, но и наводит на ряд вопросов: насколько испортилась натура современников Пантелеймона Александровича, насколько изменился характер социального взаимодействия, насколько глубоким оказался разрыв между помещиком и его подданными и были ли окончательно утрачены принципы «моральной экономии», те просветительские образцы, по которым так горевал «Гладкий». Попытка ответить на подобные вопросы, насколько это возможно, будет сделана в следующей главе. Здесь же, подытоживая, замечу, что в поисках «лучших времен», вероятно, не случайной оказалась своеобразная перекличка Кулиша с Туманским. Однако это перекличка людей разных эпох, представителей просветительского сентиментализма и народнического романтизма. В конце XVIII века Туманский все еще стоит одинокой фигурой. А уже начало XIX века «взорвется» целым рядом социально-экономических трудов его земляков, где явно или скрыто, осознанно для авторов или неосознанно, но будет все громче и настойчивее звучать крестьянский вопрос.

ГЛАВА 4. ПОМЕЩИКИ ЛЕВОБЕРЕЖЬЯ В СОЦИАЛЬНЫХ ПРАКТИКАХ КРЕПОСТНИЧЕСТВА

ФОРМИРОВАНИЕ ЭТИКИ СОЦИАЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ДВОРЯНИНА-ПОМЕЩИКА

В отечественной историографии разнообразным дворянским проектам по крестьянскому вопросу, как уже говорилось, внимания уделено не много. Возможно, из‐за убеждения, что тема исчерпана В. И. Семевским. Хотя историк, разрабатывая преимущественно эмансипаторскую линию и не заботясь о региональной специфике, лишь вскользь упоминал под таким углом зрения некоторых малороссийских авторов, иногда даже не указывая фамилий.