Непосредственно с императорскими инициативами по крестьянскому вопросу связывались в советской историографии и писания С. М. Кочубея, чья колоритная фигура не могла не привлечь внимания современников и историков. Не останавливаясь на биографии этого героя (хотя и обрисованной в общих чертах[890]
, но все же требующей специального исследования), бегло отмечу, что его образ жизни, бурная и разнообразная деятельность могут рассматриваться не только в контексте масонских организаций (так называемого Малороссийского общества) или истории классовой борьбы крестьянства, но и с точки зрения тех изменений, которые засвидетельствовали постепенное усвоение малороссийским панством новых стандартов дворянского бытования.А. И. Ханенко, опираясь на дневник своего деда, пересказы знатоков жизни известных людей края и собственные наблюдения, именно С. М. Кочубея назвал первым[891]
, кто, следуя примеру малороссийского генерал-губернатора А. Б. Куракина, начал задавать тон роскошной жизни не только на Полтавщине, но и в Малороссии в целом[892]. «До того времени, — писал Ханенко, — в Полтаве жили очень просто: поваров не было, все держали кухарок, шампанского не знали, в продаже было одно только крымское вино по 1 руб. 50 коп. сер[ебром] за ведро; никто не знал иностранных языков, кроме латинского, один только Паскевич (отец фельдмаршала) говорил по-немецки»[893]. Роскошь Ханенко считал причиной того, что богатый потомок славного рода, владевший 13 тысячами душ крепостных, к концу жизни «разорился до такой степени, что не было чем его похоронить»[894]. Современные историки, как и их предшественники, опираясь преимущественно на показания кредиторов Семена Михайловича, пишут также о «непутевом хозяйствовании», следствием которого была чрезмерная эксплуатация крестьян и неоплатные долги после смерти душевладельца[895]. И здесь, безусловно, можно было бы приводить разные истории в подтверждение пагубности расточительства и неудачного хозяйствования представителей известных малороссийских фамилий, что привело в том числе и к их угасанию. Но, думаю, на примере Кочубея довольно неплохо прослеживается проблема вписывания дворянства в новые социально-экономические реалии и гармонизации собственных возможностей дворянина с его стремлением соответствовать социокультурным вызовам времени.Как известно, Семен Михайлович наследовал генерал-губернатору не только в роскоши, но и в благотворительных делах, особенно в период уездного и губернского маршальства. И в молодые, и в зрелые годы наш герой отличился целым рядом дел, «сделал очень много для общественного блага»[896]
, «оказал так много услуг Полтаве»[897], чем, по мнению историков, заслужил благодарность потомков[898]. Безусловно, его масштабные проекты требовали значительных средств. В частности, именно такими были пожертвования Кочубея на благоустройство Полтавы — кирпичный завод и 200 тысяч штук обожженного кирпича, ряд имений, 18 тысяч рублей на покупку каменного дома под помещение для бедных воспитанников Приказа общественного призрения, средства на строительство трех каменных сооружений (губернаторского, вице-губернаторского и дворянского домов), поскольку больше для этого не нашлось желающих, а государственное ассигнование было крайне скудным. Кочубей также передал для публичного городского сада купленную им рощу, подарил гимназии минералогическую коллекцию, устроил при этом заведении пансион для восьми мальчиков на полном содержании, воспитывал, обучал на собственные средства детей бедных дворян, а также некоторых своих крепостных в Харьковском университете, Петербургской медико-хирургической академии, различных пансионах и институтах.Во время войны 1812 года он выделил своих крепостных крестьян для ополчения — по одному от каждых 15 душ, в то время как другие помещики давали по одному от 25 душ. Его жена, Прасковья Васильевна, также основала за свой счет в Полтаве пансион для 12 девочек из бедных дворянских семей. Это заведение существовало еще некоторое время и после ее смерти в 1815 году[899]
. Не обошел Кочубей вниманием и инициативу В. А. Репниной основать институт для дворянских девочек, для которого благотворитель предложил собственную усадьбу, купленную у него дворянством за полцены. И даже из этой суммы Семен Михайлович согласился принять только 30 тысяч рублей, отдав 20 тысяч на стипендии имени его покойной жены[900]. Он также пожертвовал деньги на дом для собраний масонской ложи «Любовь к истине»[901].